заменить эту грубость чем-то другим пока еще не умею. Вы понимаете, о чем я говорю?

— Да.

Таня ждала, что он расскажет ей еще что-нибудь, но Гвоздев опять замолчал. Тогда она спросила:

— Вы давно знаете Савина?

— Мы с ним вместе учились. А что?

— Я просто так спросила.

Она умолчала о том, что Савин настойчиво преследует ее. Но Гвоздев, кажется, догадывался. Он сказал:

— В сущности, Савин неплохой парень. То, что его списали на берег, еще ничего не значит. В этом, может быть, и не его вина.

Таня по достоинству оценила мужественную честность Гвоздева. Она понимала, что ему сейчас, пожалуй, меньше всего хотелось бы хвалить Савина. И она деликатно перевела разговор на другую тему:

— Как вы считаете, многое здесь изменится за год?

— Право, я об этом как-то не думал.

— А я думала. Я вообще часто думаю о том, как здесь будет через год, два, через три.

— А как будет? Ну, скажем, через год? Это очень интересно. Расскажите!

Он попросил об этом таким умоляющим голосом, что Таня, вспомнив его телефонный голос, невольно рассмеялась. Потом с напускной серьезностью сказала:

— Мне кажется, что через год люди здесь будут менее любознательны.

— Браво, Минуточка! Один — ноль, в вашу пользу.

— Я думаю, что с таким счетом нам и следует закончить этот матч. Мне завтра рано на дежурство, — серьезно сказала Таня.

— Когда же состоится второй тайм?

— А это обязательно?

Он обиженно пожал плечами. Потом резко повернулся и, даже не попрощавшись, пошел обратно, к клубу. Таня растерянно посмотрела ему вслед. Он шел широкой, решительной, злой походкой.

II

Это было неудержимо, как обвал. Стоило хоть на минуту отвлечься от дел, как сразу наваливались воспоминания. Они, точно ночные бабочки около огня, кружились вокруг событий того вечера. Он помнил не только каждую фразу, каждое слово, сказанное ею, он слышал ее голос, видел золотые стружки ее волос, ощущал строгий, пронзительный взгляд ее больших серых глаз. Ему и сейчас становилось от этого взгляда как-то не по себе, взгляд этот как бы говорил: «А ну-ка, посмотрим, что ты есть за птица!»

Он упорно и безуспешно отгонял это, потому что считал это безнадежным, потому что не хотел верить в любовь с первого взгляда.

Он честно отгонял это и не мог отогнать.

Единственным спасением была работа. У него было по горло дел, они поглощали восемнадцать часов в сутки. Ему не хватало и восемнадцати. Он даже начал пользоваться электробритвой исключительно в целях экономии времени.

И все-таки не мог уйти от этого.

Она, как всегда, узнала его по голосу.

— Вам кого?

— Вас.

Она долго молчала. Гвоздев слышал ее дыхание сквозь треск и писк в телефонной трубке. Потом она кому-то оказала:

— Соединяю.

И опять он слышал ее дыхание.

— Минуточка!

— Да, я слушаю.

Нет, она не обижалась. Ей не на что обижаться. Хорошо, она придет на открытие клуба. Да, непременно придет.

…К церемонии торжественного открытия нового клуба он опоздал — задержали корабельные дела. Когда он пришел, официальная часть уже окончилась.

Надрывался оркестр, кружились пары. Пахло краской и духами. Ослепительно сияли трубы и люстры. Он машинально отметил про себя, что люстры, пожалуй, великоваты и старомодны.

Таня стояла у колонны и смотрела на танцующих. Увидев Гвоздева, она улыбнулась ему и пошла навстречу.

— Извините, что опоздал, — осторожно пожимая ей руку, сказал Гвоздев.

— В таких случаях говорят: «Лучше поздно, чем никогда».

— А вы были бы огорчены?

— Не ловите меня на слове. Знаете, я вот уже почти год не танцевала.

Он с сожалением посмотрел на ее туфли и сказал:

— Танцор из меня неважный. Но если вы рискнете, мы попробуем.

— Рискну.

Они втиснулись в толпу танцующих, и она неудержимо повлекла их.

Гвоздев танцевал плохо. Он знал, что танцует безнадежно плохо, и потому вел неуверенно, больше заботясь не о том, чтобы следовать музыке, а опасаясь, как бы не наступить Тане на ноги. Он натыкался на танцующих рядом, беспрестанно извинялся и от этого танцевал еще неуверенней. Наконец людской поток вытолкнул их на середину зала. Здесь было свободнее. Но в это время оркестр смолк.

— Вот видите, не получается, — смущенно сказал Гвоздев.

— Со временем получится, — великодушно обнадежила Таня. — А я думала, вы пошутили.

— Какие уж там шутки!

Они не успели выбраться из круга, как снова грянул оркестр. Снова их стиснула толпа. Им ничего не оставалось, как танцевать.

Все повторилось сначала: Гвоздев едва успевал извиняться. Ему казалось, что эта пытка никогда не кончится. Он беспомощно озирался, выискивая свободное пространство, чтобы выбраться из кружащего их потока. Им это уже почти удалось, но тут Гвоздев увидел Савина. Тот стоял, прислонившись к стене, и насмешливо наблюдал за ними. Гвоздев снова втиснул Таню в живой людской поток.

Оркестр смолк. Гвоздев достал платок и вытер потный лоб.

— Тяжело? — участливо спросила Таня.

— Жарко.

— Давайте отдохнем.

Они пропустили один танец. Гвоздев впервые в жизни пожалел о том, что не умеет танцевать. Как-то так получилось, что не увлекся. Все не было времени: пока учился в Ленинграде, почти все свободное время отдавал театрам и музеям, а здесь до сегодняшнего вечера было негде танцевать. А сейчас и учиться, пожалуй, поздновато, да и стыдно.

Он видел, с какой завистью Таня смотрела на танцующих, сочувствовал ей, но пригласить больше не отважился.

Выручил флагманский штурман Лёвушкин. Он подлетел к Тане, галантно поклонился:

— Разрешите?

Таня вопросительно посмотрела на Гвоздева.

— Я пойду покурю, — сказал он.

Он еще немного постоял, наблюдая за ними. Они кружились легко и весело. Лёвушкин что-то говорил, Таня улыбалась.

В курилке было почти пусто. Задумчиво вышагивали двое таких же неудачников, как он. В перерыве между танцами зашли еще несколько человек. Они сделали по три- четыре торопливых затяжки и ушли. Вскоре Гвоздев остался в курилке совсем один. Он подошел к вделанному в кафельную стену зеркалу и долго и придирчиво разглядывал себя. Потом выждал, когда смолкнет оркестр, и вошел в зал.

Таня и Лёвушкин стояли у колонны и о чем-то разговаривали. Гвоздев стал пробираться к ним. И тотчас же заметил, что к ним пробирается и Савин. «Если Лёвушкин не пригласит ее, пойду танцевать сам», — решил Гвоздев. Он почему-то не хотел, чтобы она танцевала с Савиным. Но оркестр заиграл раньше, чем подошел Савин, и Таня с Лёвушкиным опять ушли танцевать.

— Веселимся? — спросил Савин.

— Как видишь.

— Ничего домишко отгрохали. Конечно, не Мраморный зал, но все