Один из раненых офицеров, весь в бинтах, выполз на выстрелы, долго ничего не мог понять, а как увидел, что ребята госпиталь защищают, закричал своим: «Господа, это наши». А Ленка ему так спокойненько, так ровненько, — помнишь, как она умела, словно бы между делом: «Ваши? Нет, почему вы так подумали? Вон они — ваши — за кровью сюда лезут». Ты не думай, что ее так уж совсем больше и на свете нет.

«Память, только память, — думал Борис, — как мне этого мало!»

— Между прочим, — сказал Денис Петрович, — в Колычевском уезде стало беспокойно. Завтра на рассвете мы с тобой выезжаем туда.

Милка сидела на крыльце дома, где жил Берестов, она подставляла то ту, то другую щеку лучам осеннего солнца, и вид у нее был самый беспечный, но это был только вид. Она ждала Дохтурова.

Чтобы не слышать, как ноет сердце, она старалась себя развлекать. Рассматривала прохожих. Вот на улице рядышком идут Ряба с Нюркой и о чем-то оживленно разговаривают. Милка долго смотрела им вслед. Они теперь всегда ходят вместе, и Нюрка, как все заметили, им порядком командует и помыкает.

Подошел Сережа и сел рядом. Они часто виделись последнее время и почему-то часто ссорились. Так и теперь — некоторое время они беседовали мирно, но потом неожиданно поругались.

— Я бы уж не стал перед ними трястись и бегать на задних лапках! — запальчиво сказал Сережа.

— «Я бы уж, я бы уж», — насмешливо ответила Милка.

Это почему-то страшно возмутило Сережу.

— А что ты сделала? Ну скажи, что хорошего ты сделала? Вышла на суд: «Ах, судьи, я его любила!» Да?

Это уже взорвало Милку:

— Посмотрела бы я, как бы ты выступил, если бы тебе на улице каждый день во всех темных углах говорили, что зарежут. Если бы матери твоей грозили. Так-то все вы храбрые… Я! Я!.. Да ты и на суде-то не был, тебя по малолетству и на суд-то не пустили.

— Это подло! — закричал Сережа. — Укорять человека его физическими недостатками! Был я на суде!

Оба они вскочили.

— Не был.

— Был!

Покрасневшие, разъяренные, они не заметили, как кто-то вошел во двор и остановился, наблюдая их ссору.

Это был Дохтуров, возвращавшийся из тюрьмы. Он прислонился плечом к стене и стал ждать, что будет дальше.

— Был я на суде! — кричал Сережа. — И слышал все, что ты пищала. Много они дали, твои показания…

— Зато твои показания… — ехидно вставила Милка.

Сережа замер, потрясенный. Такого он не ждал. Слезами бессильного бешенства наполнились его глаза, и он, казалось, готов был закричать или броситься на землю, а Милка смотрела на него со страхом и раскаянием.

«Вы счастливы сейчас, — думал Дохтуров, — пока заняты своими ссорами. Но через минуту вы увидите меня, и придет конец вашей безмятежности. Жизнь, тяжелая, жестокая, с предательством и обманом, напомнит вам о себе. Вы станете вспоминать все ошибки свои и прегрешения, все, что довелось пережить нам в последние недели. Но ничего, пройдет время, все расставится по местам, и мы будем с удивлением вспоминать эту странную историю, когда каждого из нас заставили играть чью-то чужую роль».

Его уже заметили. Сережа с ужасом смотрел на него. Дохтуров оттолкнулся плечом от стены и пошел им навстречу.

В кабинете Берестова маялся милиционер Васильков.

— Денис Петрович, — жалобно говорил он, — Христом-богом тебя молю, помоги мне. Ну не могу я эту работу выполнять — не могу.

— Но ведь ты же теперь герой, — смеясь отвечал Берестов.

— Да, я теперь герой, — серьезно сказал Васильков, — я действительно совершил замечательный поступок. Я бросился на вооруженного бандита и ударил его головой в живот. Но есть не только день, товарищ Берестов, но и ночь, и вот когда я ночью вспоминаю, как он на меня бежит… Денис Петрович, вот овощной ларек сейчас освобождается — как хорошо! Ведь ты же сам знаешь, нам бросили лозунг — «учитесь торговать!».

— Ну хорошо, — улыбаясь сказал Берестов, — хорошо, Иван Кузьмич. Я поговорю. Наша работа действительно не для нервных.

Анна Федоровна осторожно заглянула в Нюркин ларек.

— Принимаете гостей? — спросила она любезно и игриво.

Никто ей не ответил. Нюрки не было в ларьке.

Она стояла на углу и прощалась с парнем из розыска. Долго прощалась, минут пятнадцать.

— А, Анна Федоровна, заходи, — сказала она, пропуская гостью вперед.

— Чтой-то как пусто у вас, — разочарованно сказала Анна Федоровна, — и товару вовсе нет.

— Закрываю свою торговлю, — ответила Нюрка. — Отторговалась.

— Это почему же?

— На другую работу перехожу.

Нюрка говорила все это с совершенно равнодушным видом, однако — Анну Федоровну не обманешь! — в судьбе ее происходили необыкновенные перемены. Анна Федоровна была заинтригована безмерно и огляделась в поисках кадки с огурцами, на которую можно было бы сесть, чтобы с комфортом послушать новости. Но кадки в ларьке уже не было — ни кадки, ни одного ящика не стояло уже на земляном полу. Пришлось вести переговоры стоя.

— На какую же это работу?

— Ты мне лучше скажи, теть Нюш, — зловеще молвила Нюрка, — где сейчас твой дружок Левка?

— Что я ему, сторож?

Однако голос Анны Федоровны дрогнул.

— Зачем сторож — друг и первый помощник.

— Это когда же я ему помогала?

— А что — не помогала? Ведь знала, все знала от Киры, подружки своей. Еще только приехал он к нам, а ты уже все знала, и кто он, и что, и где остановился. Одно бы твое слово, может, могло бы человека спасти. Как же не помогала?

— А вы знаете, Нюра, Титов-то, оказывается, нанял бандитов, чтобы они кооперацию ограбили. Самого-то его взяли, а чайную его — подумайте, какое счастье! — передали кооперации.

— Новости! — презрительно фыркнула Нюрка.

— Что это, Нюра, я вас не узнаю?

— А, не узнаёшь? Плохо, значит, знала. Всё молчите, всё в молчанку играете! Всё секретничаете! У вас хоть на глазах человека зарежь — всё молчать будете. Что тебе, что Пашке этой поселковой — всем одна цена. А меня ты бойся, я теперь в розыске работать буду.

— Уборщицей?

— Уборщицей! — фыркнула Нюрка.

— Сыщиком, — прошептала Анна Федоровна.

Нюрка важно кивнула головой.

Анна Федоровна опять поискала, на что бы сесть, но опять, конечно, не нашла.

— Пошли, — бросила Нюрка, — я запирать буду.

Они вышли на улицу. Здесь Нюрка посмотрела на старуху долгим взглядом.

— Ладно уж, иди, — сказала она с усмешкой, — в потребилке сейчас постное масло давать будут.

Анна Федоровна хотела сказать еще что-то, видно умоляющее, но при одном упоминании о постном масле какая-то невидимая сила стала уносить ее прочь, как уносит ветер клочок ядовитого городского тумана.

А