Александр Силецкий ВСЕ ПО ПРАВИЛАМ
Никогда бы не подумал, что именно здесь произойдет эта встреча. Прокатившись через девятнадцатый, восемнадцатый и семнадцатый века, я вклинился в последнюю треть шестнадцатого и остановил свою машину времени. Всю дорогу меня отчаянно трясло на ухабах исторических перемен, и теперь мне хотелось где-нибудь спокойно посидеть, выпить кружку доброго старого эля и еще хорошенько все обмозговать. Собственно, пока все шло нормально. Я добрался до нужной мне эпохи и, степенно разгуливая по узким улочкам Стрэтфорда, соображал, как бы без лишних проволочек повидать самого Шекспира — ведь в конце концов ради него-то я сюда и прилетел. — Прошу прощения, сэр, — обратился я к шедшему мимо мужчине, на вид определенно джентльмену, — вы не скажете, где я могу найти мистера Шекспира? — А вам какого — старшего или младшего? — Да, вероятно, младшего. — Ах, вы про этого лоботряса! — тут прохожий широко заулыбался. — Встретитесь в трактире «Три мудреца». Все дни там сидит, штаны протирает. А ведь, поди ж ты, из почтенного семейства… Я поблагодарил и отправился на поиски трактира. Но, постойте, отчего же он лоботряс? Откуда эдакое, с позволения сказать, пренебрежение к великому человеку? Да, вот что значит — быть гением и оставаться непонятым своей эпохой! Туго ему, бедняге, видно, приходится…Трактир я нашел очень скоро. Он помещался в полуподвале небольшого двухэтажного дома, а над входом красовалась немудреная вывеска: пивная кружка, баранья нога и ломоть хлеба, и глубокомысленная надпись — «Три мудреца». Я зашел. Трактир был невелик, но народу собралось довольно-таки много. Только за столом в углу сидел одинокий парень геркулесова телосложения и, глядя исподлобья по сторонам, неспеша отхлебывал из кружки. — Хозяин, кружку эля и хлеба! — бросил я, направляясь к свободному местечку. На улице спускался вечер, дул промозглый ветер, моросил холодный дождь, но в трактире было тепло и сухо — огромный камин трещал, выплевывая кверху огненные языки, и озарял помещение красным колеблющимся светом. — Вы не могли бы показать мне мистера Шекспира? Он где-то здесь, говорят, — подсел я к парню. — Я Шекспир, — ответил он, сумрачно уставясь на меня. — Зачем я вам? — Вы?! — я почувствовал, как сердце мое бешено заколотилось. — Так вы и есть тот самый Шекспир?! — А что случилось? — спросил парень, приподнимаясь из-за стола. «Боже мой, какая скромность!» — восторженно подумал я. — Да ничего не случилось! Просто я всю жизнь мечтал увидеть вас и, если выпадет удача, с благодарностью пожать вашу великую руку!.. Он сидел, не шевелясь, разинув рот, и обалдело смотрел на меня. — Какие новости, друг мой? Как продвигается работа? — я распалялся все больше и больше. — Ведь вы я думаю… — С чего это вы взяли, что я где-нибудь работаю? — подозрительно осведомился парень. — Полно!.. Неужели то, что вы делаете каждый день, не есть ваш труд, тяжкий и благородный?! — Вы спятили, — сказал парень. — Мой отец грозится, что выгонит меня из дому, если я не найду, чем заняться. А я так не хочу… — Позвольте… А чего же вы хотите? — Славы хочу! — Господи, да неужели вам мало той славы, что гремит о вас по свету? — Ну уж, — сказал смущенно парень. — Ведь ваши пьесы ставят всюду — здесь, в Европе, и за океаном… — Это что еще за пьесы? — Как? — опешил я. — Помилуйте, дружище! Вы же написали «Короля Лира»! Неужто не помните? Или это будет после?.. Черт, похоже, я напутал… — Короля Лира… — мечтательно повторил Шекспир. — «Леди Макбет»! — не сдавался я. — Леди Макбет… — повторил он с тем же чувством. — Нет, не помню. — Плохо, — сказал я. — Очень, — искренне вздохнул он и пригубил новую кружку эля. Некоторое время мы сидели молча. «Что за ерунда! — подумал я, украдкой глянув на хронометр: нет, все даты выверены точно… — Как же так? Пьесы Шекспира идут во всех театрах, а сам он, оказывается, ничего не написал… Абсурд!» — Простите, — с надеждой произнес я, — может быть, у вас тут, в городе, есть еще один Шекспир? Ну, тот, который пишет пьесы? — Нет, — ответил парень. — Только я да еще мой отец… Но он чесальщик шерсти и тоже совсем неграмотный… — А вы?.. — Что — я? — вдруг обозлился парень. — Славы очень хочется. Понятно? Славы! Чтоб шумели! И вот тут-то меня осенило. В конце концов, если у них нет своего Шекспира, его необходимо сотворить! Иначе нельзя. Это же ясно как день! — Послушайте, я могу вам помочь, — прошептал: я, наклоняясь к парню. Тот отставил пустую кружку и выжидающе, не мигая, уставился на меня. — Хозяин, еще две кружки эля!.. Вы сделаетесь знаменитым, друг мой. — Как? — Для этого я сначала обучу вас грамоте. — А потом? — Потом вы будете писать пьесы. Шекспир презрительно ухмыльнулся: — Я не умею. — А вам и не нужно уметь. Вы будете только переписывать! — Гляди-ка… — Ну, конечно! У меня есть пьесы, изданные века спустя после вашей смерти. И все они подписаны вашим именем. Значит, вы будете переписывать, по сути, свои же собственные произведения! Шекспир не удивлялся и даже не пытался выяснить, каким же образом я мог стать обладателем столь расчудесного собрания, и вообще — кто я такой?! Его не взволновало мое дикое — для любого его современника, да и для всякого здравомыслящего человека — предложение. Мне кажется, он и не понял всей отчаянной нелепости, заключенной в моих словах. Он словно этого как раз и ждал… Он сидел, склонившись над столом, и сосредоточенно думал, думал, наверное, о том, сколь выгодной может оказаться эта необыкновенная сделка. — Да, но зачем же мне их теперь переписывать, если они уже — есть? — неожиданно спросил он, победоносно глядя на меня. — Не стройте из себя ребенка. Издания есть, а рукописей нет. Получается, что пьесы возникли из ничего! Так не бывает! Нужно заполнить этот пробел. Дошло? — Теперь вот — да! — торжественно кивнул Шекспир и поднялся с табурета. — Пока отец на ярмарке, пошли ко мне. Чего зря время-то терять? Итак, все встало на свои места. Я обучил будущего гения письму и чтению, преподал ему основы арифметики и затем, выбрав удачный момент, улизнул домой, в будущее, чтобы возвратиться с кипой книг — полным собранием сочинений Уильяма Шекспира. В конце концов, рассуждал я, все делается честно. Люди все равно не узнают, как было на самом деле — личность Шекспира всегда оставалась загадкой, может, именно по той причине, что столь невероятно