никакого не было в помине. Евсенеев прошёл в винно-водочный отдел, попросил маленькую бутылку водки - "шкалик", как такие называл отец.

Отца он редко вспоминал - и там особо нечего было вспоминать. Частые выпивки с друзьями, пока мать была на работе; Евсенеева отец постоянно, уже изрядно выпив, звал громким голосом, и тот, оторвавшись от машинок и кубиков, наступая на носы сползающих колготок, торопился на кухню, где было накурено, а отец и пара его друзей уже открывали третью бутылку "белой".

Полупьяный отец подхватывал сына под мышки, восторженно вопил, какой же у него замечательный растёт наследник, пьяно целовал - Евсенеев любил этот смешанный запах водки, табака и дешёвого советского одеколона, исходящие от отца.

Потом чаще всего возвращалась с работы мать - и начиналась свара. Евсенеева шлепком отправляли в комнату, друзья спешно собирались, путаясь в ботинках, и выскакивали один за другим. Начинался апогей скандала с криками "всю мою жизнь покалечил, скот безрогий", "заткнись, тварь", часто отец бил мать, ударяя тяжёлой своей ладонью по щеке несколько раз, а потом уходил из дома.

Когда Евсенеева готовили к школе, мать привела какую-то незнакомую бабушку; они вместе ходили, закупая портфель, форму, карандаши, тетрадки.

Потом под вечер вернулись к ним домой - Евсенеев был усажен перед телевизором, и ему была выдана жестяная баночка леденцов-монпансье с хмурой белкой на крышке.

Мать и незнакомая бабушка закрылись на кухне и даже занавесили стекло на кухонной двери - но мальчику и неинтересно было даже, чем там они занимаются - по телевизору шёл фильм "Четыре танкиста и собака". Евсенеев воодушевлённо хрустел леденцами, а из кухни доносились негромкие голоса и временами вскрики, а также запах горящих свечей.

Евсенеев вышел из магазина, поискал глазами относительно укромный угол - вот, у заборчика. Аккуратно срезал обёртку у бутылочки малюсеньким карманным ножичком и открутил крышку - и глотнул крупно, стараясь не дышать. Почти сразу же водка ударила в голову, да так резко! Он откусил кусочек шоколадки прямо с обёрткой и, пожевав несколько раз, принялся высасывать шоколад из фольги. Голова приятно кружилась, солнце весело сияло, мужики в оранжевых жилетах, перекуривавшие над почти растерзанной кучей снега, казались такими симпатичными! Неожиданно захотелось курить - хотя Евсенеев не баловался этим с детства. Вернее, он пытался курить лет в двенадцать, по-мальчишески баловался. Но у матери была привычка раз в несколько дней обыскивать его диванчик на кухне, вплоть до изучения простыни на предмет пятен. И очередной такой обыск Евсенеев запомнил на всю жизнь: матерью в тайничке под диваном была обнаружена его "сокровищница" в старом пенале - несколько сэкономленных рублей, пара марок в целлофановом пакетике, и две сигареты "Лайка". Он тогда сам, всхлипывая, лёг на свой диванчик, стянул штаны и трусы, и был жестоко выпорот мухобойкой. На другой день, едва вернулся из школы, всё повторилось; потом Евсенеев в истерике, стоя на коленях, целовал материны руки, и обещал и клялся своей и её жизнью, и честным пионерским, что никогда больше не станет курить. И сдержал слово, даже в армии.

Но вот сейчас почему-то захотелось, хоть Евсенеев и не умел. Он, отвернувшись к заборчику, сделал ещё один глоток, и пошатываясь, подошёл к рабочим.

Один из них протянул сигарету и дал прикурить - Евстенеев тут же закашлялся.

Второй спросил, кивая на бутылочку, высовывающуюся из нагрудного кармана куртки:

- Что, зёма, совсем тяжко?

Евстенеев, поддатый уже хорошо, начал рассказывать про свои проблемы сегодня, про наглых пацанов, и что нынешнее поколение не ценит и не понимает. Рабочие откровенно скучали, потом сказали, что им нужно работать, и вновь принялись уничтожать остатки снежной кучи.

Евсенеев, отойдя к своему заборчику, достал остатки водки. В памяти вдруг всплыло, как отца хоронили вскоре после того, как Евсенеев пошёл в первый класс: отец банально захлебнулся рвотными массами, пьянствуя у кого-то из дружков и прикорнув поспать на диванчике.

Мама тогда почти не плакала, и та бабушка с которой они все трое покупали Евсенееву портфель, форму и прочее, тогда помогла организовать поминки.

Евстенеев допил водку, забросил бутылочку куда-то за спину - был слышен глухой стук, видимо о забор, совпавший со шлепками о его куртку.

Он оглянулся: два сегодняшних поганца бомбардировали его снежками. Евсенеев пьяно вскрикнул и едва не упал, неожиданно почему-то слёзы хлынули, какой-то обиды, бессилия и несправедливости всего этого мира - так ему казалось сегодня.

- Явасёпвашумать! - один из рабочих заругался на мальчишек, и те побежали прочь.

Мужик подошёл, озабоченно глянул на Евсенеева:

- Ничего ты набрался.

- Д-да я не ппьюю - Евсенеев, уцепившись за оранжевый жилет, плакал.

- Я тоже не пью - из мелкой посуды - хохотнул дворник. - Живёшь далеко?

Евсенеев назван - две с лишним остановки от места, где они находились. Рабочий провёл его до остановки троллейбуса, даже подождал, пока Евсенеев не сядет.

Кондукторша протянула билет, брезгливо скривившись от запаха свежевыпитой водки. Евсенеев придвинулся к окну - идущее к закату солнце больно полоснуло по глазам. Сквозь уходящий хмель и дикую сухость во рту тёмным зигзагом прошла мысль - как ведь хорошо, когда дома кто-то ждёт.

Он, почти дойдя до подъезда, зачерпнул с грязного сугроба комок снега; прополоскал рот, чтобы не воняло водкой, потом дожевал кусочек своей шоколадки. И пошёл домой.