левой ноге. Нижняя часть груди была деформирована с левой стороны. Я понял, что вполне можно ожидать повреждения селезенки, печени и легких. Предстоявшая задача была по плечу лишь многоопытному хирургу в хорошо оборудованной клинике.

— Кто будет оперировать? — спросила медсестра.

— Вот он, Гулякин, — указал на меня Кириченко и прибавил: — Он у нас хирург.

— Товарищ военврач второго ранга, — растерянно начал я, — здесь такое дело… К тому же мне не приходилось самостоятельно оперировать…

Кириченко заявил строго:

— Не мне же, терапевту, становиться к столу. Оперировать надлежит вам. Не теряйте времени!

Вот так, совершенно неожиданно, свалилось на меня испытание. А готов ли я был к нему? Конечно, понимал и раньше, что настанет час, когда придется взяться за скальпель и вступить в борьбу за жизнь человека самому, без помощи опытного учителя. Но все это словно бы отодвинулось на потом, особенно в связи с назначением на должность начальника медицинской службы батальона, которая была связана главным образом с организаторской работой. И вдруг…

Из оцепенения меня вывел голос медсестры:

— Все готово!

Вымыть руки, надеть халат, шапочку и перчатки, поданные медсестрой, было делом минуты. Я шагнул к операционному столу и остановился, собираясь с мыслями.

Наступал момент, ради которого я несколько лет учился сначала на лечебном, а затем на военном факультете 2-го Московского медицинского института, куда привели меня не совсем обычные обстоятельства. Дело в том, что в детстве, в школе, я не мечтал стать хирургом. Значительно больше привлекала профессия строителя. После окончания семилетки поступил в машиностроительный техникум в Орле. Отучился год, с большим удовольствием и интересом посещая занятия. Но в середине второго курса пришлось расстаться со студенческой жизнью. Голод и холод заставили вернуться домой, поступить на работу в совхоз «Спартак» в Чернском районе Тульской области, неподалеку от своего родного села Акинтьево.

Учебу, однако, не бросил. Сочетал работу о самостоятельными занятиями. Позднее, когда отца, трудившегося в Чернском райземотделе, перевели под Тулу, где он возглавил крупный лесхоз, я сдал экстерном за вечерний рабфак. Трудно сказать, как бы сложилась моя судьба дальше, если бы не случай. Как-то в гости к нам пришел старый приятель отца хирург Павел Федосеевич Федосеев. Я видел его и прежде, причем он всегда как-то особенно пристально смотрел на меня, часто принимался увлеченно рассказывать о своей профессии, а тут прямо заявил:

— Думаю, Миша, добрый из тебя хирург получиться может. Характер спокойный, выдержанный, а главное — руки. У тебя руки хирурга. Уж ты мне поверь!

Конечно, не эти, или не только эти слова повлияли на мою судьбу, но с того дня я все чаще стал задумываться о медицине, о благородной профессии врача. А тут еще закадычные друзья Константин Гостеев и Михаил Шерстнев собрались в Москву поступать в медицинский институт. Позвали с собой. Согласился, долго не раздумывая.

В институте начиная с третьего курса занимался в хирургическом научном кружке. Посчастливилось несколько раз участвовать вторым ассистентом в сложных операциях, которые делали профессор И. Г. Руфанов, доценты И. И. Михалевский и М. Д. Веревкин. Доверяли мне, правда под контролем, простейшие хирургические вмешательства, но все это ни в какое сравнение не шло с тем, что выпало испытать теперь в сельской больнице.

Опыта я не имел, но были прочные знания, полученные за годы учебы, — тогда мы учились на совесть, со всей ответственностью, никогда не пропуская лекций и кропотливо готовясь к каждому практическому занятию. Многое еще не привыкли делать руки, но что нужно было делать — я знал твердо. Прежде всего попросил подготовить аппаратуру для общего наркоза, заставив удивиться медсестру.

— Что? — переспросила она, и тут же отрезала: — У нас такой нет.

Я, признаться, смутился — сам должен был догадаться насчет аппаратуры, ведь не в клинике институтской находился.

— Ну а анестезирующие средства есть?

— Это сейчас, — кивнула медсестра.

Операцию решил проводить под местным наркозом. Аккуратно обработав поверхность грудной клетки, взял из рук медсестры шприц с новокаином и ввел анестезирующий раствор в места, где были повреждены ребра.

У каждого хирурга есть свой личный почерк, свой опыт, свое мастерство. Все это постепенно появилось и у меня. А во время той первой моей операции я мог лишь вспомнить наставления своих учителей, в том числе и напутствия начальника кафедры военно-полевой хирургии военврача 1 ранга профессора В. С. Левита. Одна из его лекций так и называлась: «Как поступать на фронте».

На фронте… Впрочем, в той сельской больнице, расположенной за сотни километров от передовой, тоже был своего рода передний край, ибо здесь шла схватка за жизнь человека.

«Как поступать на фронте»… Так как же все-таки? И передо мной словно бы возник наш медленно расхаживавший по кафедре профессор, который спокойно, без излишней назидательности говорил:

— Огнестрельную рану всегда сопровождают кровотечение, шок, инфекция. Первейшая обязанность врача — остановить кровотечение, ввести анестезирующий раствор в места переломов костей…

Рана моего пациента не была огнестрельной, но следы внутреннего кровотечения говорили о том, что надо следовать профессорскому совету. Сделав рассечение брюшной стенки, убедился в этом — в полости живота оказалось много крови.

Вот написал теперь, много лет спустя, обычные для хирурга слова: «Сделав рассечение брюшной стенки…» Но каким необычным и непривычным тогда было для меня это простейшее действие! Я решился на операцию, но мне было не по себе, я пребывал в страшном волнении вот до этого самого первого разреза. Он как бы отделил мое собственное «вчера» от моего неведомого еще «завтра». Скальпель не дрогнул в моей руке, но, когда поднес его к телу человека, показалось, будто на мгновение остановилось мое дыхание и замерло сердце. P-раз… И все! Первый шаг сделан. Обратной дороги нет. Словно какой-то невидимый движитель включился во мне.

Самые худшие предположения о травмах сержанта подтвердились, и тем не менее волнение исчезло. Я все забыл, сосредоточив внимание на одном, на ожидавшем меня деле — ведь не только не приходилось самому оперировать на селезенке, но и не доводилось ни разу даже присутствовать на подобной операции.

Кириченко, очевидно, тоже сразу понял и мое состояние, и то, какая предстоит работа. Он тихо произнес:

— Спокойно, Миша, соберись. Ты все знаешь, ты сумеешь.

Приступив к операции, известной