Макс Поляновский Под псевдонимом — Алексей Платонов

…Уже много лет всякий раз, когда взор мой падает на мемориальную мраморную доску с фамилиями не вернувшихся с фронта писателей-москвичей, я невольно останавливаюсь на тех, кого хорошо знал, с кем встречался на войне или вместе работал в походной газете.

Но одна фамилия оставалась мне неведомой, а оказалось, что под ней скрывался человек мне давно известный, даже запечатленный моей фотокамерой. Могло ли прийти на ум такое…

В высеченном золотыми буквами списке погибших значится: Платонов-Романов Петр Алексеевич.

Лишь сейчас, в 70-е годы, я совершенно случайно узнал, кто кроется под этой золотой строкой: мой давний приятель по редакции «Гудка» Алеша Платонов, урожденный Петр Романов.

Мы работали бок о бок в одной редакции, встречались почти ежедневно на протяжении полутора лет: с конца 1928 г. до начала 1930 г.

Никогда он не называл мне своего подлинного имени и фамилии. Ничего не знал я о его последующей судьбе. Предполагал лишь, что он — старый солдат партии, участник подавления белоказацкого мятежа в Астрахани и кулацкого восстания немцев Поволжья в далеком восемнадцатом году, тогда же вступивший в ряды партии и добровольно ушедший в Красную Армию на гражданскую войну, — точно так же поступил в самом начале Отечественной войны… Но лишь теперь, когда раскрылось подлинное имя Алексея, я узнал о его уходе в народное ополчение и безвременной гибели.

…Я уже упоминал, что познакомились мы под кровлей редакции «Гудка». Она помещалась на Солянке, во Дворце Труда, где находился в те годы главный профсоюзный штаб нашей страны — ВЦСПС, а с ним и вся профсоюзная пресса.

Газета «Гудок» издавала много приложений. Специализированные журналы, детский журнал «Зорька», общеобразовательный — «Искры науки», юмористический — «Смехач». Не хватало лишь приложения литературно-художественного. Вскоре появился и такой двухнедельник.

В конце 1928 г. в «Гудок» был назначен заместителем редактора А. П. Мариинский. Много лет он редактировал различные издания на Украине. Одно из них было его любимым: это выходивший в Харькове (тогдашней столице УССР) еженедельный иллюстрированный журнал «Пламя». В Москву переехал завредакцией этого журнала Измаил Уразов. По предложению Мариинского двухнедельное приложение к газете назвали «Пламя». Он стал его редактором, Алеша Платонов — секретарем, Уразов снова занял свой прежний пост, я же, писавший в харьковское «Пламя», охотно стал сотрудничать и в московском.

Помещением для редакции журнала стала небольшая комнатка, одна из 25 комнат бывшего Воспитательного дома, которые были выделены всему «Гудку» с его журналами и издательством вместе.

В редакции «Пламени» установили два стола — для секретаря и завредакцией. Платонов немедленно поставил пишущую машинку и в минуты затишья работал на ней. Когда заявлялся автор, ему предлагался стул в тесном проходе между двумя столами и секретарь, вступая в деловую беседу, прерывал свою работу. Но видно было, что он не упускает задумки, удерживает ее в памяти, ждет минуты, чтобы вернуться к литературному труду.

На протяжении всего года я наблюдал Алексея и всегда понимал, как не терпится ему продолжить свое повествование.

С того года миновало еще сорок четыре… Достаю переплетенный комплект журнала «Пламя», при рождении первого номера которого присутствовал, достаю в своем фотоархиве снимок, сделанный в редакции «Пламени» тоже 44 года назад.

Почему сделано это фото? Мне предложили приобрести стереоскопическую камеру. Надо было ее опробовать и тотчас проявить негатив. Ближайшим объектом съемки оказался Алеша. Застаю его сидящим за машинкой.

— Одну секунду будь моим натурщиком! — прошу его и включаю все электролампы в полутемной редакционной комнате.

Платонов откинулся на спинку стула. Мгновение — и образ писателя, в ту пору секретаря редакции журнала, сохранен на долгие годы в той обстановке, какая была в редакции.

Раскрываю до боли знакомый комплект журнала. И в первом же его номере вижу очерк Алексея Платонова «Москва без рождества».

Сейчас это не тема даже для заметки. Но тогда, в годы нэпа, частной торговли, религиозного дурмана, отказа работать в дни рождества христова…

…Перечитывая два рассказа Алексея Платонова — «Скрипач Ламзаки» и «Золото генерала Кручилова» и обнаруживая в них уже знакомых персонажей — обитателей деревни, руководителей комячейки, белоказаков, выписанных с исключительным знанием их душевного мира, их языка, понимаешь, что писатель делал заготовки для романа или повести.

Ему было что рассказать о своем времени.

Сын сельского пастуха, Алеша, чье детство прошло в нищете, 14-летним мальчиком (таких не брали на войну) ушел зарабатывать. Плавал матросом по Волге. Потом стал штурвальным на буксирных судах нефтефлота.

Через месяц после Октябрьской революции 18-летний юноша вступает в партию, идет в армию, воюет на Южном фронте в 10-й армии рядовым бойцом, становится политработником, участвует в обороне Царицына.

Отгремела гражданская война.

Алексей стремится к учебе. И вот — Москва.

Сперва рабфак имени Покровского при 1-м Московском университете. За ним — Литературно-художественный институт имени Брюсова. Окончив его, 25-летний Платонов выходит на газетную и литературную дорогу.

Его репортажи, очерки, рассказы, стихи появляются в «Рабочей газете», в «Труде», «Гудке» и «На вахте», в журналах и выходят отдельными изданиями.

Вероятно, в эту пору решил он из Петра Романова (не хотелось носить царскую фамилию: недавно свергли самодержавие) превратиться в писателя Алексея Платонова.

Тематика его первых рассказов — гражданская война, отчасти тогдашняя деревня. В них показано столкновение личных интересов с революционным долгом, в итоге побеждающим.

Но вот постепенно жизнь страны возвращается в мирную колею, и Алексей Платонов оперативно, как испытанный газетчик и журналист, перестраивает свою деятельность. Он был прирожденный агитатор, пропагандист нового: находил жгучие, убедительные слова, отличался горячим, далеко не северным темпераментом.

Когда редакция «Пламени» оставалась на неделю-другую без своего секретаря (его подменял Уразов), это означало, что Платонов мобилизован на посевную кампанию, на хлебозаготовки или лесосплав. Он возвращался оживленный, загоревший, наглотавшийся живой жизни, занесенной в его писательскую память и блокноты.

И спустя немного времени появлялся в журнале «Красная новь» рассказ о