Приключения 1986

Игорь Андреев ПРОРЫВ

Старенький паровоз, надрываясь на подъемах, тащил трехвагонный состав из Сеула в Чемульпо. Нетерпеливый и подвижной младший врач крейсера «Варяг» Михаил Банщиков с каждым толчком паровоза повторял одно и то же:

— Наш «Варяг» пробежал бы это расстояние вдвое быстрее.

Банщикову прощали однообразие темы: каждый из офицеров в душе гордился ходкостью своего корабля.

— Нет, господа, в самом деле, лучше оказаться в центре жестокого шторма, чем трястись на этом ревматическом поезде, — горячился Банщиков. — Вы слышите, как сипит в цилиндрах пар? Это же чахотка в последней стадии!

Капитан первого ранга Всеволод Федорович Руднев — командир «Варяга» — чуть заметно улыбнулся. Почти в каждую свою поездку в Сеул к посланнику Павлову он брал с собой Банщикова. Говорун и острослов, тот скрашивал томительное время поездки. Но сегодня его шутки казались неуместными. Слишком тревожно складывались обстоятельства. Руднев, от внимания которого не ускользнула подозрительная возня японцев в Чемульпо, предложил Павлову перебраться вместе со всей русской миссией на «Варяг». Если понадобится, они всегда успеют уйти в Порт-Артур под посольским флагом. Но посланник уперся, на все находя один ответ: японцы ничего враждебного сделать не посмеют, а если и посмеют, о том его уведомят заранее. Павлов, как истый дипломат, ждал подсказки из Петербурга или от дальневосточного наместника Алексеева. Но каким путем он собирался ее получить? До Артура миль триста, а радио на «Варяге» покрывает только сто. Телеграф? Но каждый второй служащий на нем японский шпион. Нельзя же, в самом деле, думать, что наш дипломатический код, который не сменяли почти год, до сих пор не расшифрован!..

Старший штурман крейсера Беренс подавил вздох. Чтобы не мешать командиру, погруженному в свои мысли, он старательно делал вид, будто разглядывает в раннем рассвете примелькавшийся пейзаж: однообразные рисовые поля-террасы на склонах гор, бамбуковые мосты, маленькие, почти игрушечные фанзы.

— Вы что-то хотите спросить, Евгений Андреевич?

От неожиданности Беренс вздрогнул. Умение Руднева угадывать мысли подчиненных могло смутить любого. Сам Руднев посмеивался и разводил руками, когда ему говорили о его даре. «Помилуйте, — говорил он, — какой дар? Обыкновенная наблюдательность».

— Нет… Собственно, да. Всего один вопрос: когда мы уйдем из Чемульпо?

Банщиков с грохотом отодвинул дверь. Около купе, вытянувшись, стоял бдительный ординарец Руднева Тихон Чибисов.

— Так что не извольте беспокоиться, ни одного японца поблизости нет! — доложил он.

Наивный Чибисов! Он и подумать не мог, что тучный человек с европейским разрезом глаз и звучной английской фамилией из соседнего купе давно уже прилип трубкой к тонкой перегородке. Трубка была обыкновенным стетоскопом, позволявшим услышать не только удары сердца.

— Значит, никого?

— Чисто, ваше благородие.

Банщиков закрыл дверь, обернулся к Рудневу. В его чуть выпуклых бесцветных глазах стояло то же нетерпение, что и у Беренса.

— Господа, у меня нет приказа оставить Чемульпо.

— Но ведь это же самоубийство! Если начнется война, мы можем оказаться в порту, как в мышеловке.

— Господин посланник надеется, что до этого дело не дойдет.

Резкий на слово Беренс не удержался, высказал все, что думал о Павлове:

— Типичный образчик нашей мудрости, именуемой «авось». Авось вывезет, авось не начнется! Простите, Всеволод Федорович, но нет никаких сил знать, что твоя судьба, судьба «Варяга» зависит от подобных лиц.

— Господину Павлову следует прописать очки от близорукости. — Банщиков по обыкновению был насмешлив. — Впрочем, по моему разумению, такие очки следует прописать кое-кому и повыше.

Это уже был намек на наместника Алексеева. Незаконнорожденный сын Александра II, Алексеев полновластно распоряжался в крае. Настолько полновластно, что приходилось долго залатывать прорехи, которые появлялись после каждого его «мудрого» решения. Особенно страдал флот, к которому, к несчастью, Алексеев питал слабость.

— Как вы можете шутить в такое время, Михаил Леонидович?! — Беренс совсем не намерен был вести разговор в тоне Банщикова. — Посольство в Сеуле просто опасается беспокоить наместника тревожными вестями накануне дня его ангела.

— Успокойтесь, Евгений Андреевич. Все не так мрачно, как вы рисуете. — Руднев уже пожалел, что сам затронул эту тему. Лучше бы офицеры оставались в неведении о результатах его встречи с посланником.

— Еще раз простите мою горячность, Всеволод Федорович, но ведь речь идет о «Варяге»!

— Я знаю. И смею заметить, беспокоюсь не меньше вашего. Но приказа уходить нет. Есть иной: «Оставаться на месте и ждать». И нам следует только подчиниться. Будем надеяться, что, даже если случится самое плохое, японцы не посмеют напасть на нас в нейтральном порту. В открытом же море они нам не страшны. Котлы, слава богу, пока в порядке — прорвемся.

За перегородкой тучный коммерсант, проклиная не вовремя загудевший паровоз, пытался разобраться с котлами: в порядке они или нет? Но русские в купе уже замолчали. Тогда… пусть будут в неисправности. В японском военно-морском штабе, куда стекались все разведывательные донесения, требовали правду, но всегда охотно принимали такую, в которой сообщалось бы о недостатках и слабых сторонах русского флота.

— Смею надеяться, что и матросы нас не подведут, — продолжил Руднев, — настроением команды я доволен, хоть и не так много времени имел для общения… Эх, господа, нашего матроса хотят запугать, страхом заставить слушаться. Это же в корне неправильно! Вспомните прежнего командира крейсера и старшего офицера! Много ли они добились своей неоправданной суровостью? Поощрение, любовь, искренняя забота — вот ключ к матросскому сердцу. Осмелюсь напомнить вам, господа, слова Нахимова: «Матрос есть главнейший двигатель на военном корабле, а мы только пружины, которые на него действуют». Прозорливые слова! Надо решительно отбросить всякое чванство. Это гибельно для службы, особенно сейчас.

Руднев на мгновенье умолк, внимательно посмотрел на своих попутчиков. Поймут