— для себя и дочери. Вдвоем все же жить дешевле… Обязательно навещайте, когда опять приедете в Испанию… Хотя можете не спешить… Дайте нам время сначала избавиться от его превосходительства генералиссимуса Франко.

Когда Мун уходил из медпункта, в ворота лагеря въехала сверкающая черным лаком огромная машина с серебристой антенной и радиооператорами на переднем сиденье. Ее охраняли солдаты американской военной полиции. Автомобиль ничем не отличался от машины генерала Дэблдея, но номерной знак был другой, а сидевший в ней генерал носил вместо интеллигентного пенсне черные дымчатые очки. Сейчас, когда, по мнению Пентагона, уже нечего было скрывать, грубый энергичный вояка был полезнее изощренного дипломата-иллюзиониста.

А час спустя на пустынной центральной площади остановился голубой автобус Малага — Панотарос. Он приехал совершенно пустой, но зато брал в обратный рейс целых пять пассажиров: Муна и Дейли; дона Бенитеса с женой, переселявшихся к дочери в Мадрид; Педро, которого они собирались усыновить.

— Где она живет? — спросил дона Бенитеса провожавший их Билль Ритчи.

— В Мадриде.

— О, в самой столице! — отозвался водитель автобуса. — Вам повезло, дон Бенитес! Что до меня, то я там ни разу в жизни не бывал.

— В столичной чаболас, — усмехнулся дон Бенитес, потом, как бы вспомнив свои бывшие обязанности, объяснил американцам: — По-нашему ваши американские бидонвили называются «чаболас». Звучит, по крайней мере, романтично, не правда ли? И соседство у моей дочки романтичное — трущоба, где она живет, находится совсем рядышком с Большой ареной. Но это все-таки лучше, чем оставаться в Панотаросе. Тем более что отель закрыт. — Дон Бенитес грустно поклонился наглухо заколоченным стеклянным дверям гостиницы «Голливуд».

— Вам тоже следовало бы уехать, сеньор Ритчи, — участливо сказал Педро, потирая не без затаенной гордости уже наполовину зажившие кровоподтеки и синяки. — При вашем больном сердце вам нельзя здесь оставаться. Почему бы вам не возвратиться к себе домой, в Штаты?

— Куда я там денусь? Тут, по крайней мере, один доллар равняется шестидесяти песетам, — старый актер прошептал себе в утешение спасительную фразу, за которой он все это время прятался от всех невзгод. — И, кроме того… — он помедлил, грустно подыскивал в уме еще какое-нибудь оптимистическое оправдание тому, что остается, но в конце концов сдался: — Кроме того, все равно скоро помирать! А в Панотаросе… — внезапно в слезящихся глазах появилась детская вера в чудо, а в голосе — бодрая интонация: — Слушайте, мне пришла идея. Может быть, я в Панотаросе еще сыграю свою коронную роль! Современный фильм ужасов! С привидениями! Никаких расходов на декорации — о таком съемочном павильоне, как замок Кастельмаре, можно только мечтать!.. Кто-нибудь из голливудских продюсеров обязательно клюнет! А если нет, предложу Бергману! С сегодняшнего дня начну репетировать… Смотрите! — Билль Ритчи сдернул с себя сшитый из мешковины плащ, на котором красовалась надпись «Имущество армии Соединенных Штатов». Завернулся в него и принялся декламировать. Эхо разносило глухой голос во все концы площади, возвращая его обратно в виде затухающего шепота.

— Я призрак графа Санчо Кастельмаре! Умирая на далекой и горькой чужбине, я завещал перенести свой прах в Панотарос, поближе к спасенным от диких африканских полчищ священным реликвиям. Десять веков я покоился с миром в земле своих отцов и дедов, пока не явились вы и не потревожили мой вечный сон зловещим щелканьем счетчиков Гейгера…

Голубой автобус уже отъехал, а Билль Ритчи — комическая маска трагического актера — все еще читал обезлюдевшему поселку свой монолог Призрака.

Потом его заслонила плотная завеса пламени и дыма. За восточным склоном вставали черные клубы, желтые языки остервенело вылизывали голубое небо Панотароса. Это по приказанию преемника генерала Дэблдея жгли дома, на крышах которых были обнаружены радиоактивные осадки.