двенадцатого того же месяца.

Измена, по-видимому, заключалась в финансировании Квейса из Бабааля, разоблаченного агента гуура. А поскольку нормальной юридической процедурой балхибского правосудия являлись пытки осужденных — чтобы те выдали имена сообщников — обезумевший от боли Кастамбанг вполне мог упомянуть и Энтони Феллона. И теперь у Феллона имелась еще более веская причина спешно покинуть Занид, чем перспектива окружения и взятия города кваатцами.

Он пришпорил айю и поскакал к Луммским воротам, решив больше не мешкать. Однако, миновав несколько уличных кварталов, он понял, что контора Кастамбанга лежит прямо на его пути. И когда он проезжал мимо, он не мог не заметить, что ворота дома сорваны с петель.

Не в силах побороть Любопытство, он потянул за повод и завернул во двор. Повсюду были видны следы буйства толпы. Дворик был усеян осколками изящных Катай-Джогорайских статуй. Фонтаны молчали. Валялись и другие предметы. Феллон спешился и наклонился, чтобы рассмотреть их. Это были папки, векселя, конторские книги и прочие банковские принадлежности.

Феллон предположил, что после того, как Кастамбанга арестовали, у его дома собралась толпа, которая и разграбила его под патриотическим предлогом, что имущество изменника должно принадлежать народу.

Оставался еще небольшой шанс на то, что по крайней мере одна из двух недостающих частей векселя оставалась в доме. На самом деле, подумал Феллон, ему не стоило тратить время на поиски — занидский климат явно стал вреден для его здоровья. Но, с другой стороны, это могла быть его последняя возможность вернуть Замбу.

И был еще этот загадочный убийца Квейса. Побывал ли он уже и у Кастамбанга?

Феллон просмотрел все разбросанные по двору бумажки. Ничего.

Он прошел в дом и обнаружил у самых дверей труп одного из колофтян Кастамбанга.

Где банкир скорее всего мог хранить обрывки — или обрывок — векселя? В тот день, когда вексель был выписан, Кастамбанг спрятал свою часть в ящик стола в подземном конференц-зале. Феллон решил, что обыщет берлогу и, даже если ничего не найдет, немедленно уедет из города.

Подъемник, конечно, не работал, но Феллон нашел ведущую вниз лестницу. Сняв со стены лампу, он долил ее маслом из другой, подровнял фитиль и поджег его, чиркнув зажигалкой. После чего спустился.

В коридоре было темно и тихо. Шаги и дыхание Феллона казались слишком шумными.

Хорошая память и безотказное «чувство направления» позволили ему быстро найти путь к берлоге Кастамбанга через длинный ряд комнат и коридоров. Защитники даже не успели воспользоваться выдвижной решеткой. На полу поблескивало несколько монет, оброненных толпой, но дверь в саму берлогу была закрыта.

Почему бы это? Разбушевавшиеся погромщики вряд ли дали бы себе труд прикрыть за собой дверь.

К тому же, она была притворена неплотно, и в оставленную щель пробивался свет. Положив руку на рукоять рапиры, Феллон уперся ногой в дверь и с силой толкнул. Дверь с треском распахнулась.

Комната была освещена свечой, которую держала кришнаитка, стоявшая спиной к двери. Лицом к Феллону, с другой стороны большого стола, стоял землянин. Как только дверь распахнулась, женщина тоже развернулась лицом к ней. Мужчина выхватил меч.

Чисто рефлекторно Феллон тоже обнажил рапиру, но так и остался стоять на пороге с раскрытым от изумления ртом. Женщиной оказалась Гази эр-Дукх, а мужчиной Уэлком Вагнер в кришнаитском наряде.

— Привет, Гази, — сказал Феллон. — Это твой новый джагейн? Ты что-то стала их часто менять в последнее время.

— Нет, Антане, не джагейн он мне — но больше. Он дал мне то, что я всю жизнь искала — свет истинной религии.

Пока Гази говорила, Феллон окинул комнату взглядом, заметив, что великолепный квонговый стол Кастамбанга сильно пострадал от топора и зубила и был безнадежно испорчен. Все его ящики были изрублены или взломаны, а бумаги, которые в них лежали, валялись на полу. Только на покрытой следами от топора крышке стола перед Вагнером лежали два небольших бумажных прямоугольника. И хотя от двери Феллону не было видно, что на них написано, он был уверен — по их размерам, форме и цвету — что это обрывки его векселя.

— Где ты это взял? — спросил он у Вагнера.

— Одну часть у того, у кого она была, а другую из этого вот ящика, — сказал Вагнер. — Пришлось же мне за ними погоняться!

— Они мои. Я их заберу, если ты не возражаешь.

Вагнер взял оба бумажных прямоугольника в левую руку и сунул их в карман.

— А вот тут-то ты и ошибаешься, мистер. Они не принадлежат никому — так что, если они стоят денег, все пойдет Истинной Церкви — на распространение света. Я полагаю, третий обрывок у тебя?

— Давай-ка сюда эти два, — сказал Феллон, делая шаг вперед.

— Ты давай свой, — сказал Вагнер, начиная обходить стол. — Я против тебя ничего не имею, парень, но экуменическому монотеизму эти бабки нужны куда больше, чем тебе.

Феллон сделал еще шаг.

— Так это ты убил Квейса?

— Если бы не я его — он бы меня. И делай то, что тебе говорят. Но без глупостей: я неплохо управлялся с этими железками — до того, как увидел истину.

— Как ты узнал о Квейсе?

— Я был во Дворце Правосудия, когда судили Кастамбанга, и слышал его показания. Гази знала о векселе, разорванном на три части — об остальном догадаться было не трудно.

— Кончайте болтовню, — сказала Гази, ставя свечу на стол. — Иль разделите деньги, иль отношенья выясняйте в другом каком-то месте. Занид вот-вот возьмут — сейчас не время препираться.

— Моя крошка, как всегда, практична и верна себе, — сказал Феллон, потом обратился к Вагнеру: — Однако же интересный из тебя святой отец получается. Совершаешь два убийства — по крайней мере, собираешься довести счет до двух — и сматываешь вместе с добычей и красоткой — и все во имя своего бога…

— Ты ничего в этом не понимаешь, — беззлобно ответил Вагнер. — В отличие от тебя, я не нарушаю норм морали. С Гази у нас чисто духовные отношения. Она будет мне сестрой…

В этот момент Вагнер по-кошачьи прыгнул вперед, выставив вперед рапиру. Спасая жизнь, Феллон едва успел отбить удар и тут же сделал ответный выпад, но Вагнер без труда парировал. Клинки метались и поблескивали в полутьме: вжик-дзинь-бом!

В комнате было слишком тесно для свободного маневрирования, и Феллону к тому же мешала лампа, которую он держал в левой руке. От тряски из нее проливалось масло. Вагнер фехтовал умело и стремительно, и у него была сильная рука.

— Кончайте, недоумки! — воскликнула Гази как раз в тот момент, когда Феллон решил