тридцать часов назад, в водах Атлантического океана была обнаружена подводная лодка неустановленной государственной принадлежности. Она получила условное название «Летучий Голландец». Внешний вид, размеры и скорость, с которой лодка уклоняется от контактов, позволяют предположить, что мы имеем дело с новой конструкцией огромной мощности, способной резко изменить сложившийся баланс сил. Интересно, что лодка, упорно уклоняясь от сближения с нашими кораблями, не менее упорно держится в определенной акватории — западнее Бермуд.

Министр указал на карте красный квадрат.

— Это район, где производится захоронение отходов ядерного производства. Мы сделали съемку мест захоронения.

На экране возникла серебристая шевелящаяся каша.

— В настоящий момент все затопленные контейнеры окружены громадными стаями рыб неизвестного вида, — сказал военный министр.

Изображение подалось вперед. Перебирая плавниками, из сумрака выплыла длинная рыба с расщепленным хвостом, повисла над какой-то ровной, бурой поверхностью. Вокруг нее мелькали тени. Рыба вильнула хвостом и вошла безглазой мордой прямо в эту бурую поверхность.

— Проходит стенку контейнера, — бесстрастно сказал военный министр. — Титановый сплав особой прочности. Теперь вы понимаете, Гиф?

— Профессор, что это за рыбы? — резко спросил президент.

— Это не рыбы.

— Вот как?

— Профессор полагает, что «Летучий Голландец» не что иное, как космический корабль, — недовольно сказал военный министр. — Так сказать, звездные гости.

— Забавно, — уронил президент.

Профессор вздернул голову.

— Эти так называемые рыбы и птицы не имеют аналогий ни с одним живым существом на земле, — надменно сказал он. — Судя по снимкам, они полностью лишены зрения, у них нет рта, зубов. Вообще непонятно, как они ориентируются в пространстве.

— Э… спасибо, профессор.

Профессор осекся на полуслове, с ненавистью поглядел на президента, потом на генерала, отвернулся, стал демонстративно рассматривать ногти.

— А вот съемки наземных баз, — сказал военный министр.

Сменяя друг друга, потянулись однообразные бетонные полигоны. Из открытых шахт торчали ракеты с изъеденными носами. Лохматился тусклый металл.

— В настоящее время мы потеряли тридцать процентов стратегических ракет и до сорока — тактического ядерного оружия, — продолжил военный министр. — При таком темпе через сутки армия лишится возможности наносить эффективные удары.

Он выпрямился.

— Решайтесь, Гиф.

— Гиф, вы запрашивали русских? Что у них? — быстро спросил советник.

— Нет, — нерешительно сказал президент.

— Почему?

Военный министр высоко поднял брови, как всегда, если разговаривал с гражданской администрацией.

— Мы не можем сообщать русским о потере боеспособности. Это равносильно измене.

Советник искривил губы.

— Генерал, я не хуже вас понимаю свой долг.

— Есть конкретный план, Гиф, — раздельно сказал военный министр.

— Гиф, я прошу вас — никаких поспешных действий, — воскликнул советник. Умоляющий голос его не вязался с холодным высокомерным лицом.

— Начальник генерального штаба! Доложите! — провозгласил военный министр.

Начальник генштаба встал.

— Я предлагаю, — сказал он, и голос его зазвенел, — первое: немедленно объявить тревогу всех сухопутных войск, военно-воздушного и военно-морского флотов. Второе: немедленно сосредоточить Седьмую, Восьмую и Девятую эскадры атомных подводных лодок по периметру района западнее Бермуд, двинуть их к центру и, невзирая на потери, уничтожить «Летучего Голландца». Третье: немедленно поднять в воздух Первую особую дивизию истребительной авиации, поставив ей задачу на уничтожение всех обнаруженных стай. Частям охраны ракетных баз отдать приказ расстреливать без предупреждения любой объект, приближающийся к системе базирования.

Он перевел дыхание, наклонился к президенту, сказал в упор:

— Четвертое: если данные меры в ближайшие часы окажутся неэффективными, то обеими дивизиями стратегических бомбардировщиков нанести массированный ядерный удар в квадрате пребывания «Летучего Голландца».

— Боже мой! — ошеломленно сказал советник.

Наступила тишина. Все смотрели на президента.

— Решайтесь, Гиф, — повторил военный министр.

— Командир, наблюдатели передают: большая стая — триста километров на юго-запад. Направление на «Лотос», — сказал радист.

— Отвечай: «Вас понял. Иду на сближение». — Командир включил микрофон.

— Всей эскадрилье: разворот на юго-запад, курс шесть-девять, высота прежняя.

— Отдохни пока, я поведу, — предложил второй пилот.

— Не стоит, уже заканчиваем. Да и не хочется пропускать развлечения: никогда не стрелял по птицам.

— А почему, собственно, такая паника вокруг этих птичек? — спросил радист. — Или они несут ядерные заряды?

— Свяжись с базой, — вместо ответа приказал командир. — Передай наш курс и предупреди, чтобы не вздумали стрелять, Знаю я наземников. Не хватало получить попадание от своих.

— В самом деле, командир, — сказал второй пилот, — почему им придается такое значение?

— А ты следи за курсом.

Второй пилот тоже отвернулся.

Они шли над облаками. Командир смотрел на снежные горы. В кабине молчали. Экипаж обиделся. Но что он мог сказать, если сам знал ровно столько же. Он мог лишь повторить приказ: «Патрулировать район баз „Лотос“ и „Дракон“, уничтожать все птичьи стаи, встреченные в этой зоне. Соблюдать максимальную осторожность».

Молчание длилось минут двадцать. Потом второй пилот сказал:

— Сближение — сто. Они идут ниже облаков, командир.

— Снижаемся. Всей эскадрилье — снижение до тысячи.

Окна кабины застлала белая пелена. Летели словно в молоке. Затем пелена лопнула, открылась земля — коричневая и зеленая с серыми прожилками дорог.

— Сближение восемьдесят, — сказал второй пилот. — Вот они!

Против дымного солнца темнела длинная изогнутая черточка.

— Прошьем с двух сторон, — сказал командир. — Первое звено, за мной. Второе — Джордж, зайдешь справа. Стреляем в перекрест. Залп по команде. После залпа уходим в облака и выныриваем через двадцать километров.

— Есть, командир!

Шесть истребителей отделились и, как приклеенные друг к другу, пошли вправо.

— Готовность три минуты, — сказал командир.

Второй пилот включил таймер, начал отсчет.

— Две сорок… две двадцать… две…

Стая стремительно вырастала — алая в утреннем солнце, вытянутая, переламывающаяся.

— Детский сад, — сказал командир. — Не понимаю, зачем понадобились особые части.

— Одна тридцать… одна двадцать… — повторял второй