Жан-Мишель Тибо

Тайна аббата Соньера

Посвящается

Henri Noulet

и

Serge Solier, Marie de Saint-Gély, Jean Robin, Irène Merle, Franck Marie, Gérard de Sède, Otto von Hötzendorf, Jean-Luc de Cabrières, Naguib Shawwad, Louis des Rochettes, Henri Sorgue, Patrick Ressmann, Jacques Rivière, Pierre Jarnac, Richard Duval, Yolande de Chatelet, Yves Lignon, Irène Cazeneuve, Moïse Zera-A, André Malacan, Michèle et Frantz Lazès Dekramer, Claire Corbu, Véronique Assouline, Antoine Captier, Eric Woden, Sandrine Capelet, Jacques Bonomo, Guy Rachet, Pierre Boulin, Gérard Bavoux, Jean-Paul Maleck, Hélène Renard, Christian Baciotti, James Calmy, André Galaup, William Torray, Olympe de Gand, Robert Bracoli, Elie Ben-Jid, Cyril Patton, Esther Hautman, Jean-Christophe Meyer, Solange de Marenches.

Глава 1

Куиза, 1 июня 1885 года.

Одним свежим и солнечным весенним утром священник получил письмо из епископства: монсеньор Бийар переводил его в Ренн-ле-Шато. И священник собрал свои пожитки, в последний раз прочел проповедь перед овцеводами, сделал круг по деревне Кла и без сожаления пустился в путь. Как всегда, женщины закрыли свои встревоженные лица вальками, когда он переходил через реку, и самая старая запела:

Он так никогда и не смог понять, почему он внушал столько страха этим смуглянкам, наполовину сарацинкам, наполовину испанкам. Что он дал этим дикарям? А они, что дали они ему? В течение трех лет общения с ними он научился охотиться, ловить рыбу и грешить. Три года!.. Одна тысяча девяносто пять дней, проведенных бок о бок с этими плохими христианами, этими колдунами, этими идиотами, этими республиканцами, которые так милы Ферри и Гамбетте, предпочитающими Марианну Деве Марин. Он сам стал бы таким же глупцом, как они, если бы епископство не приняло мудрого решения; со временем он бы, возможно, одобрил инициативы светского государства.

«Пошли они к черту со своей проклятой революцией!» — думает он, прогоняя видения своих преследователей, этих ферри, вальдек-руссо, бюиссонов, зеворов, сеев и других врагов церкви. Священник идет, словно автомат, по главной улице Куизы, без труда неся обе своих дорожных сумки с заплатками из овечьей кожи. Те, кто видит, как он проходит, сравнивают его с борцом, выступающим на ярмарках. Мужчины угадывают его мощную мускулатуру под сутаной, а девушки находят его таким красивым, таким мужественным, и они прикусывают свои языки, чтобы не произнести: «Звездочка, прекрасная звездочка, пусть мне приснится тот, кто проходит мимо». Но священник игнорирует их, он ищет свой путь между домов с коридорами и пристройками, наполненных подозрительными тенями, шепотом и смешками. За ним наблюдают, о нем говорят, его всячески подозревают, потом смотрят, как он исчезает в тишине, окутанный злым умыслом. Они не знают, что он направляется в свою новую приходскую церковь, там, на холме, в свою новую тюрьму.

Ему вспоминается тропа для мулов, по которой он раньше ходил. Счастливое прошлое, счастливое детство. Он был предводителем мальчишеской ватаги и вел за собой отчаянные головы из Монтазеля на приступ горы поблизости от Ренна, где в степных зарослях, спрятавшись за дроком и лежа под ракитником, ожидали их для сражения дети из вражеской деревни. Сколько ударов было нанесено и получено! Сколько часов потрачено на выработку планов атаки! Скольких ловушек удалось избежать! Он был создан для армии, славы и женщин. А родители направили его в Церковь. Солдат Бога, завербованный в войска Льва XIII, вот кем он стал, к своему великому разочарованию. Однако он любит Христа, святых и плачет оттого, что не может им служить должным образом. «У меня никогда не было призвания», — повторяет он себе еще раз. Он заново видит все свое детство, свою молящуюся мать, паломничества, процессии и то, как его близкие видели в нем «свое спасение в потустороннем мире». У него все еще в памяти наказания, которым его подвергали старшие в главной семинарии в Каркассоне, и ужасные ночи, проведенные после назначения священником в Алет. Жизнь неудачника, предстоящие годы кажутся ему невыносимыми.

— Эй! Эй! — кричат возчики, которые поднимаются на верхнее плато в поисках льда.

— Осторожно, аббат! — вопит один из них, щелкая кнутом рядом с ушами священника. — Мы уже в рай собрались! — восклицает он, проезжая рядом с ним.

— Одним бездельником будет меньше! — бросает другой.

Возчики смеются. Священник прижимается к парапету моста, перекинутого через Од. Изнуренные лошади и колеса больших повозок, покрытых брезентом, двигаются очень близко от него, и косматые крестьяне смеются над ним от всей души.

— Дикари! — кричит он им.

Тотчас один из них, пузатый, со ртом, который открывается подобно кровоточащей ране в середине квадратного и почерневшего лица, спрыгивает со своей упряжки и бросается к нему.

— Поосторожней, кюре! — выплевывает он ему в лицо. — Не забывай, что мы живем в Республике. У тебя больше нет короля. Некому тебя защитить.

— Я ничего не забываю, а ты напрасно надрываешь свою коммунарскую глотку, сын мой.

— Aquel a la malvais uèlh!^[1] Я сейчас прикрою тебе твою, — ухмыляется он, тыча своим кулаком под нос священнику.

Священник роняет свои мешки. Его рука направляется наперерез кулаку. Он сильно сжимает суставы и фаланги противника, который бледнеет и пытается нанести коленом удар исподтишка.

— Ты решительно наделен всеми пороками, сын мой, тебе надо будет просить прощения и милости у Господа нашего.

— Лучше сдохнуть!

— Аминь!

Аминь? Что этим хочет сказать священник? Горец широко раскрывает глаза и прежде, чем ему удается издать хоть звук, он чувствует, как его поднимают за шиворот. Священник, кажется, не торопится. Держа свою ношу, он вспрыгивает на парапет. Товарищи возчика хотят вмешаться, но священник останавливает их:

— Еще шаг, и я его брошу. Много шансов, что он сломает себе ноги или шею… Ну же, сын мой, просишь прощенья?

Мужчину сковал страх. Он бросает безумный взгляд в сторону своих компаньонов. Они же отступают назад. Священник держит его на вытянутой руке прямо над потоком и улыбается. Его взгляд решителен, и мужчина уверен в том, что аббат приведет в действие сказанное.

— Я прошу прощения у Господа нашего, — еле выдавливает он из себя.

— Я передумал, ты будешь молить Богородицу.

— Я не умею.

— Это не труднее, чем революционная песня. Я уверен, что ты учился закону божьему.

— Я не помню уже.

— У меня деревенеет рука, тебе остается совсем немного времени до того, как ты познакомишься с ледяной водицей из Од, думай быстрее!

— Приветствую тебя, Мария…. полная…