понял: ещё немного, и он сойдёт с ума от скуки.

Пришлось брать дело в свои руки. Вооружившись колодой карт, он отправился на мостик, твёрдо намереваясь вытащить оттуда девушку-лилима. Та, не нуждаясь ни в еде, ни во сне, безвылазно поселилась на своём посту, за весь полёт ни разу не попавшись ему на глаза.

На мостике перед ним предстала универсальная, знакомая по другим кораблям машинерия: облепленный десятками экранов капитанский пост, механическое управление кораблём, за ненадобностью утопленное в стене, и увитое кабелями массивное кресло, стоящее в центре — «гнездо», как его называли пилоты. Система слияния, переносившая сознание подключившегося человека в бортовые системы, позволявшая управлять кораблём как собственным телом.

На первый взгляд, гнездо казалось пустым. Лишь приглядевшись, Таонго заметил чуть мерцающую на свету, почти прозрачную дымку, парившую в воздухе над креслом. Он откашлялся, привлекая внимание.

— Прошу прощения…

Дымка взвихрилась и вспыхнула, формируя голограмму; мгновение спустя к Таонго обернулась сердитая девушка, состоящая, казалось, из плоти и крови.

— Заблудились, док? — неприветливо поинтересовалась Лена.

— Напротив, — улыбнулся он. — Пытаюсь найти на этом корабле ещё одну скучающую душу.

— Вы не по адресу. Я занята, — Лена отвернулась, готовясь снова скрыться в гнезде.

— Наблюдением за автопилотом? — хмыкнул Таонго. — В гипере? Безумно важное занятие.

— Уж точно не менее важное, чем сидеть круглые сутки, пялясь в окно, — огрызнулась она. — С радостью выслушаю предложения получше.

— Как насчёт карт? Если вы играете, у меня как раз завалялась колода.

Лена снова высунулась из гнезда, посмотрев на него с подозрением.

— Вы серьёзно? Хотите сыграть со мной?

— А что, лилимы не играют в карты?

— С лилимами не играют в карты, — усмехнулась она. — Но, если вы настаиваете, я точно за. Где сядем?

— В кают-компании, — предложил Таонго. — Тихо, удобно и от камбуза недалеко.

Лена кивнула.

— Увидимся там, — сказала она, и мгновенно исчезла. Таонго лишь успел заметить серебристый отблеск в воздухе, где промчался нанитовый рой.

В кают-компании, залитой мягким желтым светом торшеров, стоял отчётливый запах мяты. Источник запаха обнаружился сразу: в углу, под голографической панелью с горным пейзажем угнездилась Мэй. На подлокотнике кресла дымила чашка травяного чая; сама же капитан, откинувшись назад, неторопливо листала планшет. Оторвавшись от чтения, она смерила вошедшего Таонго оценивающим взглядом.

— Прохлаждаетесь, я смотрю? — спросила она.

— Так делать всё равно нечего, — улыбнулся врач. — В карты не хотите?

На одном из стульев, окружавших массивный стол в центре кают-компании, проявилась Лена и призывно махнула Таонго рукой.

— Воздержусь, — качнула головой Мэй. — На деньги играть не вздумайте.

— Ну что вы, кэп, как можно!

Усевшись напротив пилота, Таонго принялся тасовать колоду, украдкой разглядывая девушку.

Как врач, он был хорошо знаком с принципиальным устройством лилимов. Формировавшие их наниты, обычно вживлялись людям в нервную систему. Пилоты кораблей использовали технологию поголовно: наниты ускоряли реакцию, служили миниатюрным компьютером и, главное, обеспечивали процесс слияния с кораблями.

Проблемы начинались при смерти носителя. Обычно наниты просто отторгались, выводясь из тела и очищая свою память. Но иногда процесс сбоил — и в рое нанитов оставалась подробная запись нейронных последовательностей, связей и импульсов мозга, в котором они находились. Цифровая копия, сохранившая память и сознание. Электронный призрак.

Лена поймала его взгляд и усмехнулась.

— Вы, док, ещё немного — и лопнете от любопытства. Хотите что-то спросить — спрашивайте.

— А вы не обидитесь? — Таонго начал раздавать карты.

Лилим фыркнула.

— Рискните.

— Ну хорошо, — он задумался над вопросом. — Расскажите, как вы… ну, стали такой?

— Как я умерла, в смысле? Угадайте! Если я вам скажу, вы мне всё равно не поверите.

— Право же, я… — смутился Таонго.

— Нет-нет, попробуйте! Мне интересно, сколько попыток у вас уйдёт, — Лена коварно прищурилась.

— Ну… — Таонго начал перебирать в голове варианты. — Кораблекрушение? — Лена отрицательно помотала головой. — Несчастный случай?

— Халтура. Слишком обще.

— Знаете ли. Мало ли отчего умирают люди, — он напряг воображение. — Нападение сбежавшего из зоопарка крапчатого воскокрыла?

— А это что за тварь?

— Она поскользнулась на мыле в ванной, упала и свернула шею, — раздался голос Мэй.

Лена обернулась и неприязненно посмотрела на капитана. Та с невозмутимым видом продолжала читать.

— Спасибо, кэп, — протянула Лена. — Приятно знать, что вы читали моё досье.

— Ваша трескотня мешает мне сосредоточиться, Новикова. Некоторые из нас, вообще-то, делом заняты.

Тихо пробормотав что-то себе под нос, Лена вернулась к своим картам.

— И каково это — стать лилимом? — Таонго предпочёл не заметить последовавший за вопросом тяжёлый вздох капитана.

Лена пожала плечами.

— Чертовски странно, если честно. Поначалу чувствуешь себя компьютером на полставки: вроде голова по-прежнему твоя, но в ней щёлкают какие-то цифры. И мир ощущается странно — скажи пока зрению и прочим прелестям тела. Потом тебя забирают какие-нибудь техники, и неделю проводишь в боксе, пока тебе настраивают и отлаживают эмоции, делают восприятие более или менее человеческим. Ну и всякая другая лабуда. Особенно весело, когда они что-то делают не так. Вам когда-нибудь перекручивали голову так, что вы начинали слышать цвета и ощущать звуки на вкус?

— Нет. Хотя знаю, как такого добиться.

— Никогда не пробуйте. Невероятно жуткая дрянь, — она усмехнулась. — В общем, выходишь потом из бокса, навстречу новой жизни — и понимаешь, что все твои друзья мертвецки нажрались на твоих же поминках, а теперь старательно тебя избегают. И летать с тобой тоже особенно никто не хочет: ты теперь плохая примета. Проводишь пару месяцев, маясь дурью, вызываешься добровольцем уже в любой полет, куда возьмут. Как-то так. Паршиво, в общем.

Она, оторвавшись от своих карт, вопросительно посмотрела на Таонго.

— А с чего такой интерес, док? Собираетесь пополнить наши ряды?

Он замялся, пытаясь подобрать ответ. Лилимы и правда завораживали его — тем, насколько крепко цеплялись за мельчайшие проявления своей человечности. Эмоции, характерные жесты, мимика — все вещи, которые не должны были