Александр Урусов Крик далеких муравьев

Рассказ получен редакцией «Граней» из России. Титульный лист воспроизведен соответственно оригиналу.

Ред.

А потом мир снова повернулся. И всё в нем стало на свои места. Всё, кроме меня. Я остался висеть вниз головой. Но никто этого не заметил…

12 августа заключенного, пойманного при попытке к бегству, живым замуровали в стену четвертого блока…

Стемнело. Сумрак пополз по комнате, и всё вокруг приобрело вид необычный и призрачный. И всё, что вошло в комнату вместе с темнотой, наполнило ее неясными шорохами, тихим, почти беззвучным шепотом и, главное, этими страшными рассказами. Они всегда со мной. Они во мне.

часть первая МОЛЧАНИЕ

«Могильщики ждут… Они ждут. Они уже засыпают тебя землей, папа…»

Ф. Кведо

Стемнело. Как бритвой провели по мозгам. Головная боль. Всё смешалось. Какие-то люди вошли в комнату. И все предметы сдвинулись со своих привычных мест и поплыли куда-то. Потом всё успокоилось. Тихо. Только печально звучат глухие удары. Может быть, кровь в висках. А может, церковный колокол.

Мысли путаются, разбегаются, я собираю их, а они снова рассыпаются. И уже горсти мыслей не могу удержать в ладонях. Понять главное. Найти истину.

В сознании туман и какая-то сырость, от которой мозги промокли и прорастают белыми безжизненными ростками. Мысли без истины. Они заполняют меня. Туман в сознании. Я утонул в нем.

Раз, два, три. Из открытого окна несет холодом, сыростью и еще чем-то непередаваемо тоскливым. И этот холод и тоска разливаются по жилам, заползают в сердце. Раз, два, три. Оседают в легких, забивают рот, сжимают горло железом. Раз, два.

Сгущаются сумерки. Из темноты на окно выползает мутно-зеленое, как сквозь толщу воды, нечто. Прилипло к стеклу и смотрит в упор. Закрыл глаза. Три, четыре, пять. Открыл. Исчезло. Но взгляд остался.

Мы бежали из концлагеря. Мы бежали. Мы шли по лесу. Мы шли ночью. И тогда он вывихнул ногу. Я нес его на себе. Утро остановило нас. Мы лежали в сарае. Пахло прелым сеном и навозом. Нас могло выдать всё. Наша одежда, наши худые, небритые лица. Его вывихнутая нога. Мы лежали в лесу, в сарае. В окно к нам смотрел человек. Я помню его взгляд. Он выдаст, этот человек. Такой у него взгляд.

Я понял, что это конец.

И что-то еще я понял, когда почувствовал на себе этот взгляд. И тогда мне показалось, что мир повернулся. И это мгновение стало осью, на которой мир повернулся.

Или я просто находился на грани сна. В неестественном и неудобном положении. Очень неудобном, потому что сразу всё понял. Я знал, что есть время уйти. Одному. Я знал тогда, что уйду один.

Он остался лежать в сарае, где пахло прелым сеном и навозом. Я оглянулся. Он лежал, не шелохнувшись. Но он не спал. Он тоже всё понимал тогда. Просить о чем-то было бессмысленно. И он ничего не сказал.

А сейчас он замурован в стене. А я жив. И он часто приходит ко мне. И когда он приходит, мы молчим о случившемся. И о том, что Я ВИНОВАТ ПЕРЕД НИМ. Он ни разу не сказал мне этого.

Стемнело. В темноте, окутавшей меня, зажглись огоньки. Еще белеет в темноте прямоугольник окна. Туманный прямоугольник неба…

печальные рассказы, услышанные во время головной боли от человека, замурованного в стене

I. ДАЛЬНЯЯ МУРАВЬИНАЯ ДОРОГА

Мы ехали в поезде и все, не отрываясь, смотрели в окна. А за окном я видел только туман. В бесконечной пустыне, где мчался наш поезд, окружала его лишь туманная мгла. И только еле слышно постукивали колеса. Иногда в тумане возникали города, или ночью мы видели огни. Но это был лишь мираж, и все мы знали это. Вокруг нас один только туман. А ночи не было совсем.

А мы все, не отрываясь, смотрели в окна и видели, как в тумане рядом с нашим поездом бесконечной вереницей ползли муравьи. Бесконечная муравьиная дорога. Она то удалялась от нас, скрываясь в тумане, то приближалась настолько, что мы слышали их тихие голоса и шепот. Так шуршали — сухие листья в лесу.

Вечное муравьиное движение. И днем и ночью в тумане ползут муравьи. И ночи не существует для них. Все мы — вечные пассажиры этого поезда — прильнули к окнам, слушали голоса. Голоса, похожие на шуршание сухих листьев в лесу.

Медленно кружатся желтые листья и так чинно и благообразно кружатся желтые, как листья, люди. Кожа их лиц — желтый, высушенный веками пергамент. А птицы щебечут так мило и так беззаботно. Невинными шалостями заняты их дети. Сыпят желтый песок.

Листья кружатся, кружатся. И идут люди по дороге, и затихает последний звук их печальной песни. Вот скрылся за холмом последний человек. И умолк тихий звон кандалов.

И лишь ветер носит по земле сухие листья и перебирает их, и шепчется о чем-то.

Конец первой части

И снова повернулся мир. И опять всё в нем стало на свои места. Всё, кроме меня. Я остался висеть вниз головой. И все смотрели на меня. И все сказали: «Посмотрите на этого человека. Он висит вниз головой.» И все засмеялись.

Часть вторая МНОЖЕСТВО КРИКОВ

Я — инвалид войны. Сижу во дворе своего дома и смотрю на играющих детей. Они боятся меня, эти дети. Боятся, когда я сижу во дворе дома по Кошачьему переулку. Когда я сижу, скованный параличем и беспомощный, как ребенок. Я пугаю детей своей неподвижностью, но самому мне страшно.

Я боюсь ночи. Боюсь потому, что двадцать лет назад я спас себя от смерти. Нужно было умереть.

Когда с ним случилось несчастье, он почувствовал себя вне времени. Он, конечно, понимал, что время существует и независимо существует от того, что с ним произошло. Но оно перестало быть главным для него. И только тогда день его смерти смог стать нечто большим, чем просто отрезом во времени. Как ему показалось, этот день стал бесконечной, бесцветной линией в густой пыли. И где-то посреди разорванной. Смертью. Но это было почти незаметно. Потому, что он остался жив. Он просто почувствовал время как-то совсем по-другому, чем все люди. И, может быть, перестал быть человеком. Но это вовсе не главное.

Два гестаповца тащили его за руки по земле. А ноги его бессильно болтались в пыли. И оставляли за собой две бесконечные извилистые линии. В густой пыли.

Что-то огромное обхватило меня. Подняло над временем. И бросило назад. Сознание разделилось. Его внешняя реальная оболочка оставалась на месте, но я уже мчался куда-то. Мгновенно всплывали какие-то куски жизни. И всё неслось назад. Настоящее ушло в прошлое. Что-то сдвинулось с места. Мертвые пришли на смену живым.

Мы стояли у стены четвертого блока. Ветер рвал клочьями