- 1
- 2
- 3
- . . .
- последняя (65) »
ГРЕХ ЖАЛОВАТЬСЯ книга притч с извлечениями из хроник
"Земля наша погибает, а ты нейдешь..."
...и опять отуманилось временем, мутным, сивым и нечистым, а в нем бултыхнулась беда – обликом обманчива, именем забывчива, дикостью углядчива, сунулись из ниоткуда скифы, рожи неумытые, стрелами одождили мир. "...отсюда начнем и числа положим..." Скифы – они же ахваты, катиары, траопии и паралаты. Сколоты и саки – прекраснолошадные хвастуны. "...Варвария во стране северной, ее же нарицают Скифиею..." Массагеты воевали скифов. Исседоны воевали скифов. Скифы воевали киммериан, сдирали с них кожу на одежды, пили из их черепов греческие неразбавленные вина – прамнейское, хиосское, фаросское, лесбосское, а из Сиракуз сладкое, тягучее вино поллий. Глядели на это аримаспы с севера, одноглазый завистливый народ, смаргивали замедленно, сглатывали затрудненно, набирали пока что силу. Скифы были белокожи, голубоглазы, краснолицы. Толсты, мясисты, вспыльчивы и ленивы. Волосами жирны, длинны, редки, рыжи. Одежды носили черные, сражались неуступчиво, лакали кровь недобитых врагов, рабов ослепляли – не скажу зачем, а стада перегоняли по степи, как запас говядины, чтоб под рукой был. Варили мясо, пили кумыс, опьянялись пахучими дымами, детей рожали мало и через силу и ели их за провинность – будто бы. А произошли они от связи Геркулеса с ехидной, три брата: Агатирс, Гелон и Скиф. Необщительны, свирепы, крепкоруки и боеохочи. Жались к ним изнеженные, женоподобные агатирсы – женщинами пользовались сообща, чтобы вражды не было; тёрлись в отдалении невры – в урядные дни обращались в волков, будины с гелонами – озабочены пропитанием, невозможные андрофаги-мужееды, дикостью поражая скифов, а тавры промышляли грабежом и войною, пленных приносили в жертву деве Орейлохе, головы втыкали на шесты над печными трубами и так жили. Скифы всеми повелевали. Но пришли ящероглазые сарматы и повоевали скифов. Сарматы – они же языги и роксоланы. Белокуры, жестоки, бородаты, войнолюбивы и победоносны. Жили в войлочных палатках, сыры ели с мясом, поклонялись мечу, огню, приносили в жертву жеребцов, расписывались по телу узорами, в конном строю были неотразимы. Сарматы – от совокупления скифов с амазонками. Шлемы и панцири из воловьей кожи. Щиты – чешуей – из отделанных конских копыт. Их жены плели арканы и пользовались ими без промаха: когда на врагов, а когда на мужей – смотря по надобности. Пришли аланы и потоптали сарматов. Пришли готы – тоже потоптали. Пришли гунны и потоптали всех. Хунну-сюнну – на китайской памяти. У них не было лица, но безобразный кусок мяса, и вместо глаз пятна. Страх напал на народы. От Волги до Рейна. Гунны – от совокупления ведьм с нечистыми духами. Кормились кореньями и вяленым мясом, которое согревали под седлом, и на стоянках ели, огородившись локтями. Пешком не ходили – позорно, да и обувь была – не нагуляешься. В домах не жили: дома – могилы. Раз надевши платье, не снимали ни при какой надобности, так и упревало в лоскуты. Спали на лошадях, меленьких и кусучих, там же ели, торговали, делали не скажу чего. Виловатые да жиловатые, безбородые скопцы, вечные беглецы-кочевники. У каждого было по много жен: какая ближе, та и жена, а те жили на телегах, ткали рядно, рожали детей, воевали в строю с мужьями, в кровь били рабов. Угрюмые, гневные, жадные и безобразные. Но пришли вдруг авары-обры, жгучи и воюючи, телом велики да умом горды: как пришли, так и прошли, сгинули без племени и наследка. За ними козаре – широколицая, безресничная толпа, угры-мадьяры, черные болгары, утугуры с кутугурами, касоги с ясами – за тем же делом, печенеги в восемь орд, торки, берендеи, топчаки с ольберами – только отвернись, да и варяги, нищие бродяги, колбяги с бурягами не брезговали страной Гардарик, забирали кого ни попадя на продажу, а половцы шелудивые, бич Божий, отрядами пробирались через степь, сбивали врагов в мяч, как сокол галок, подвывали по-волчьи: не окопаешься валами, не огородишься острожками, не отобьешься богатырями, – вот придут татары, безбожники-моавитяне, прямым ходом из ада, и утишат всех. А была то украина мира, очумелая от собственной истории, покинутая богами и законами, "претерпевавшая тесноту в просторе и лишения в довольстве", страна могил и истоков, откуда вытекают могучие реки, и жили там – не позабыть сказать – блаженные гипербореи, без желаний, надежд и упрека. За желания надо платить...
СЛЕЗА В ДЫМУ
1 Гридя Гиблый жил на сосне. Афоня Опухлый жил на сосне. И Облупа Федор. И Обрывок Петр. И Огрызок Осип. И Озяблый Тимофей – бортник. И Ослабыш Филя – бобыль. И Голодуша Иван. И Двоежильный Яков. А Масень Афанасий жил на березе. Всё не как у людей. Он был востронос, Масень Афанасий, быстроглаз, любопытен и беспокоен, с конопушками на оттопыренных ушах, маловидный – аршин с шапкой, с березы не сходил и на уговоры не поддавался, а они наседали. Было лето. Поспевала ягода-земляница. Ребятишки рвались вниз на прогретую, в мурашах, хвою, но ходу им не давали, чтобы натоптано не стало, – и было с чего. Ну ее к лешему, эту землю, где бьют, режут, отбирают и угоняют, где из тумана болот, как из тумана времен, прёт в неверных колыханиях напасть за напастью – не переждешь за век. Сидели на текучей воде, рыбы было невпроед, мяса разного от скота и зверины, масла, сыра, бараньего жира, киселя варили из отрубей-пшеницы, медом запивали, малиновым квасом, – наплыл с верховья, из чужих владений, Апышка Живоглот, зажигатель-моритель с горлохватами-ушкуйниками, примучил, похватал, подчистил под метло, многих отогнал в полон, – ему что? Ушли в леса, на снег сели, на необжитое место: бортничали, зверя промышляли, лыко драли, мочало трепали, смолу курили, дома домили, лодки рубили на продажу, – наскакал к зиме свой князь с дружиной, Иван Юрьевич Хапало Волкохищная Собака, пожёг и попленил, землю положил пусту, на завтра не оставил – как не себе. Остаточки забежали к вятичам, со страха в гнилой угол, за трясуны-болота, за тину невылазную, в качкие водотопные края, понабили полати на соснах, отгородились лапником от нижнего мира, затаились, как умерли, – ну ее! Уж лучше голодом жить, нужду на кулак мотать, слезой слезу погонять, – ну ее к лешему, эту землю, ну ее! Время было никакое. Дни как щелчки. Щёлк, щёлк – и нету. Сидели на полатях, глядели на небо, балдели на припеке от смоляного угара: светом крыты да ветром огорожены.
- 1
- 2
- 3
- . . .
- последняя (65) »