ослышалась … или сошла с ума.

Потом его глаза остановились на ней с болезненным напряжением, и она услышала, как он повторил:

— Тебе придется поехать, Рэчел. Это единственная возможность. Привези мне мальчика, не то будет слишком поздно.

Андрю Кингстон сердито заявил:

— Это величайшая глупость, о подобном я и не слыхивал? Неужели ты в самом деле собираешься ехать?

— Разве у меня есть выбор? — устало отвечала Рэчел. — Вы же сами сказали мне, что он очень серьезно болен, что следующий приступ может случиться в любой момент и стать последним. Он хочет видеть Марка, прежде чем умрет. Это вполне можно понять. Марк — его наследник в конце концов.

Доктор Кингстон скептически поднял брови.

Они находились в его личном офисе в клинике Мордаунт. Поднос со свежесваренным кофе стоял на столе перед ними. Сэра Жиля привезли в клинику около получаса назад и поместили в отделение интенсивной терапии. Рэчел только что зашла к нему попрощаться на ночь, но дед находился под действием сильного успокоительного и не узнал ее.

Он лишь произнес “Дитя мое” и замолчал, явно не находя слов.

Речел горько улыбнулась доктору.

— Он уже все организовал, даже назначение на всякие прививки на завтра — против желтой лихорадки, холеры и тому подобное. Я просто займу его место. Гостиница заказана, паспорт у меня в порядке. Мне не нужна виза, так как я не собираюсь быть там более девяноста дней. Может быть, это и к лучшему.

Доктор Кингстон еще сильнее нахмурился.

— Дорогая моя, что может быть хуже?! И о чем только Жиль думает? Красивая молодая женщина — одна в Южной Америке!

Она отвечала спокойно:

— Он думает о Марке.

Последовала короткая грустная пауза. Эндрю наблюдал за девушкой. Недавно в одной из воскресных газет появилась статья о Рэчел, полная нападок на нее. Автор изображал Рэчел некой “снегурочкой” английской сцены. Возможно, она и производила такое впечатление своей нежной и светлой, несколько холодноватой красотой и некоторой замкнутостью. Но более внимательный человек мог бы заметить за гордой собранностью и умением держаться ранимость, прятавшуюся в нежных изгибах губ и слабой грустью проступавшей иногда в ее зеленых глазах.

Доктор резко спросил:

— А как же твоя карьера? Пьеса, в которой ты играешь, и эта передача на телевидении?

Она улыбнулась:

— Пьеса уже снята со сцены, а в той передаче я уже закончила свои эпизоды. Мой агент имеет, конечно, предложения, над которыми я думала, но нет ничего такого, что я хотела бы сыграть во что бы то ни стало. Так что я вполне могу слетать в Колумбию. Я обещала себе отпуск, и теперь я уеду далеко от Англии и ее мокрой зимы.

— Это уж точно, — мрачно согласился доктор Кингстон.

Рэчел наклонилась над столом, ставя свою пустую чашку.

— Я уже сказала ему, что поеду, — сообщила она тихо.

— Что?!

— Вы же сами велели мне не волновать его. Он увидел, что я колеблюсь, и стал сердиться. Так что мне пришлось согласиться. Он хочет, чтобы Марк вернулся домой. Это очень важно для него — положить конец этой глупой ссоре. Марк не откажется вернуться, когда узнает, какова ситуация.

— Но почему именно ты должна сообщить ему об этом? — возмутился он. — Этот тип, Форсит, который видел Марка в Боготе… Не может ли он что-нибудь организовать, чтобы мальчишку нашли?

Рэчел вздохнула:

— Но разве вы не понимаете, что таким образом мы вовлечем в это дело посторонних. А это — глубоко семейное дело. Дедушка такого не потерпит. Вы единственный не член семьи, который знает о том, что произошло. Но ведь вы — мой крестный, и я думаю, это включает вас тоже в круг семьи. Ничего страшного в этой поездке и нет, честное слово. Все уже организовано. Мне остается только вылететь на следующей неделе в Боготу, найти там семью Аврилес и убедить Марка вернуться домой — то есть, если он хочет увидеть дедушку живым. — Она потихоньку сглотнула. — Я сомневаюсь, что пробуду в этой стране больше сорока восьми часов.

Доктор Кингстон рассеянно кивнул, пальцы его играли колпачком от ручки. Потом он осторожно спросил:

— Дитя мое, что ты хочешь доказать этим?

Он увидел, как кровь медленно прилила к ее щекам.

— Это несправедливо!

— Но это правда, Рэчел. Так что же?

Она поднялась со стула, подошла к окну, отодвинула штору и заглянула в темноту за стеклом. Наконец она сказала:

— А знаете, снег пошел совсем густо. — Потом, почти не переменив тона, добавила: — Разве вы не понимаете, дядя Эндрю, он попросил меня сделать это для него. В первый раз за всю мою жизнь он о чем-то попросил меня. Он всегда мне только давал. Вы же знаете, так было постоянно со времени смерти мамы с папой. Он всегда совершенно ясно показывал, что ничего не ждет от меня взамен и ничего не хочет от меня потому, что я девушка.

— Он всегда гордился тобой. А теперь ты становишься все более известной актрисой. Это должно радовать его.

Она криво улыбнулась и отпустила занавеску, позволив ей упасть на место.

— Дедушка всегда считал, что для женщины существует только два места, и театр не является одним из них. Он всегда смотрел на мою карьеру, как на забавный каприз, от которого я избавлюсь, когда, наконец, сделаю правильный выбор, выйду замуж и буду рожать наследников — естественно, мальчиков.

— Рэчел!

— Но это правда, дядя Эндрю, и мы оба это прекрасно знаем. Он давно уже простил мне то, что я принадлежу к женскому полу, но не позволил себе забыть об этом … до сих пор… и я вовсе не собираюсь упустить возможность дать дедушке увидеть во мне личность. Я хочу, чтобы он … мне необходимо, чтобы он был благодарен мне. И если это не кажется вам стоящей причиной для того, чтобы отправиться на поиски Марка, тогда извините, но она — единственная имеющаяся.

Рэчел с улыбкой повернулась к нему, но в глазах у нее стояли слезы. Затем небрежно продолжила: — Я надеюсь, что вы сделаете мне все необходимые прививки, дядя Эндрю. Я предпочла бы, чтобы это сделали вы, а не чужой врач, которого нашел дедушка. Вы же знаете, какая я трусиха.

Эндрю Кингстон возразил сухо:

— Это не то слово, которое я бы употребил, говоря о тебе, моя дорогая. Но раз уж ты все решила, я больше ничего не скажу.

Рэчел прислонилась горящим лбом к прохладному стеклу такси и смотрела на улицы Боготы, залитые проливным дождем, которые они быстро проезжали. Путешествие оказалось длинным и утомительным, и она уже начинала жалеть, что не осталась в гостинице, как сначала хотела. Как бы хорошо сейчас было вытянуться на удобной кровати в собственной комнате! Но она задержалась там лишь на несколько минут для того, чтобы зарегистрироваться, оставить багаж и