энергия, неукротимый темперамент, но необыкновенно близкий нам дух. На этих страницах мы изложим его беседы с современниками, попытаемся увидеть его глазами тех, кого он любил, не забывая о словах Люсьена Февра: «Историк не тот, кто знает, а тот, кто ищет».

Париж, 3 августа 1982 г.

Часть первая

Наш Генрих

В течение тридцати лет Генрих принадлежал истории, которая в прямом смысле этого слова не является историей Франции. Он человек Юго-Запада. Генрих часто считается наследником Валуа, с самого детства влекомым неудержимой силой крови к постепенному завоеванию короны, согласно заданной траектории, которая приведет его непременно из По в Париж. На самом деле это не так. Он все же принадлежал к другому миру. Для него податься на Север до Пуату, перейти через Луару значило попасть «во Францию», в совершенно другую страну, страну Капетингов. Судьбы, предопределенные династическими браками, сделали его пиренейским принцем, вассалом французского короля в большей части своих владений и сувереном на остальной территории. Его суверенная собственность была территориально менее значительна, но она придает совокупности его «государств» облик независимого княжества — благодаря блеску маленькой наваррской короны.

В Беарне его называли «наш Генрих». Местоимение «наш» отражало не только панибратское отношение простого народа к принцу, но глубокое уважение к нему как к защитнику от капетингского централизма — защитнику обычаев, свобод, национальной самобытности. Нужно подчеркнуть, что это было уделом Генриха Наваррского в течение почти половины его жизни. Вплоть до смерти герцога Алансонского, младшего сына Екатерины Медичи, умершего в царствование своего брата Генриха III, Беарнец оставался верен национальному самосознанию, пробужденному его предками в раздробленной, но тем не менее единой Гаскони. Религиозный конфликт еще более подчеркнул выделенность пиренейского Юга, уже имевшего свою политическую, культурную и языковую историю. Сын Жанны д'Альбре, как Антей, черпал там новые силы всякий раз, когда возвращался туда, после пребывания при французском дворе, пагубного влияния которого опасалась его гугенотка-мать.

Когда начнется война, Гасконь послужит ему ареной боевых действий, потом стратегической базой для более удаленных сражений. Она даст ему самое ценное — верных соратников, которые обеспечат ему первые успехи и определят будущее. Благодаря их поддержке Беарнец сможет вынудить победу не изменять ему до конца. Опираясь на дружбу и преданность, а также и на любовь, любовь Коризанды, он достигнет вершины и выполнит свое предназначение. Первая ступень ракеты, поднявшая его, становится ненужной. Он отрывается от нее и окончательно выходит на национальную орбиту.

Конечно, неблагодарность была одной из черт его характера, но следует заметить и то, что он иногда вынужден был проявлять ее из политических соображений. Однако отказ от родины, вне всяких сомнений, вызывал у него угрызения совести в течение всей его французской жизни. Неопровержимым доказательством этому служит тот факт, что после того как он перешел границы Гиени в 1588 г., направляясь на завоевание Севера, он больше никогда туда не вернулся. Не один раз он будет говорить о желании вновь увидеть родные места. Он даже планировал совершить туда свадебное путешествие с Марией Медичи, но так никогда и не осуществит своих намерений, даже после карательной военной операции, которая приведет его в Лимож, к границе его владений. Хотя он и расхваливал своему окружению По и свой замок и предавался ностальгическим воспоминаниям о прежних днях и старых товарищах, о юношеских забавах и красоте родных гор, — Беарн и Наварра, присоединенные им в 1607 г. к владениям короны, стали для него всего лишь частью Франции. Вернуться в По или Нерак значило перестать быть королем Франции, выслушивать чьи-нибудь сожаления и упреки. Хоть на время стать собственностью страны, которую он покинул, как покидают любовницу, — с чувством вины.

Тем не менее Гасконь была для него не только источником воспоминаний, но также и оплотом древней семейной традиции, с которой он был связан своими корнями. Именно так следует понимать его решение назвать своего младшего сына Гастоном в память о своих героических гасконских предках Гастоне Фебюсе и Гастоне де Фуа. Первые же его сыновья (внебрачные) получили имена Гедеон, Цезарь и Александр.

Глава первая Наварра и Бурбоны

Мулен, 20 октября 1548 г. Король Генрих, II добился наконец желанной цели: Антуан де Бурбон женится на Жанне, единственной дочери короля Наварры Генриха д'Альбре. Антуан — глава Бурбонского дома, принадлежащего к младшей ветви семьи, которая неожиданно стала главной после поражения, а потом смерти вероломного коннетабля де Бурбона. Что касается короля Наварры, то он был почти опереточным королем. От обширных владений Большой Наварры ему остались лишь редкие пастбища на северном склоне Пиренеев, все остальное отошло к Испании. Однако Генрих д'Альбре не только король Наварры. Его владения, терпеливо собранные тремя именитыми фамилиями Фуа, Альбре и Арманьяков, единственным наследником которых он был, занимали большие пространства по обе стороны Гаронны.

Во Франции того времени еще существовало несколько владетельных принцев. После аннексии Бретани и конфискации собственности старших Бурбонов остались младшие Бурбоны и Альбре. Франция с давних пор стремилась урезать их домены и ограничить власть, бракосочетание в Мулене было частью этой стратегии, увенчавшейся в конце концов успехом. В роскошной обстановке герцогского замка Мулен, где великие герцоги Бурбонские в XIV и XV вв. держали пышный двор, бедность их кузена казалась еще более очевидной. По размерам своих владений и сумме доходов Антуан не мог считаться крупным феодалом. Но он принц крови, и в случае, впрочем, весьма маловероятном, если умрут Генрих II и все его сыновья, именно Антуан вступит на трон Франции. По Салическому закону он самый близкий родственник по мужской линии, следовательно, прямой наследник после смерти «сыновей Франции».

По этой причине для Генриха II было немаловажным приблизить своего кузена к французскому двору. Еще более важным было выдать замуж наваррскую наследницу в соответствии с интересами короны. Вероятность примирения Альбре с Испанией уже давно волновала французских дипломатов: оно открыло бы Пиренеи для испанского вторжения. Нужно было любой ценой помешать Мадриду расширить свое господство на континенте и приобрести новых союзников, особенно на границах