когда они встретятся, но она вдруг поцеловала его в щеку и пропала, словно в воду канула. Больше они не виделись, и Липст, рисуя гипсовые вазы, раскачивал качели, решая у доски геометрические задачи, плыл в лодке по Киш-озеру; укладываясь спать, слышал звуки песни:

И вот наконец! Вот она идет, придерживая от ветра маленькую шляпку…

Липст хотел было перебежать улицу, но им вдруг овладела странная робость. В конце концов ему удалось взять себя в руки и преодолеть смущение. Слишком поздно! На углу квартала Юдите поздоровалась с усатым мужчиной, тот взял ее под руку, и они ушли. На усатом было щегольское, сшитое по последней моде пальто и надвинутая на лоб велюровая шляпа.

Липст густо покраснел. Он огляделся по сторонам: нет ли свидетелей его позора? Но какое это имело значение в конце концов? Он чувствовал себя опозоренным в собственных глазах. Его обокрали и одурачили среди бела дня. Сердиться на Юдите Липст не мог, и потому двойную порцию уничтожающего презрения получил пижон в дорогом пальто и надвинутой на лоб велюровой шляпе. Пальто и шляпа вызывали у Липста невыразимое отвращение: «Пижон! Стиляга! Старый хлыщ! Шут гороховый! Красномордый сыр голландский!»

Опомнился Липст только перед большим рекламным зеркалом, остановился и стал изучать свой облик. Зеркало было хорошее, отражало четко. Липст горестно вздохнул. Он получил еще один удар. Нет, пижон тут ни при чем. Виноват он сам: зеркало отражало жалкую фигуру в пузырившихся на коленях брюках, перешитом из старой шинели пальто и полинялой кепке…

Втянув голову в воротник, Липст быстро пошел прочь. А перед его глазами издевательски маячили щегольское пальто и велюровая шляпа усатого пижона.

«Ладно, Юдите. Пусть так! — уже в который раз произносил про себя Липст. — У меня будет пальто еще почище и шляпа тоже. Можешь быть уверена. Ты еще увидишь… Эх, и пальтецо же я оторву!»

Дело было за деньгами. Два с лишним года он потратил на рисование гипсовых ваз, это величайшая ошибка, умопомрачительная глупость. Почему он не посмотрел в зеркало раньше и не увидел гнусные, бесформенные штанины? Так нет же, он сидел у матери на шее и черт его знает зачем учился рисовать!

Липст бросил художественное училище и стал искать работу. Это случилось недели две назад. А теперь? Корабль радужных надежд выбросило на непредвиденную мель. Нет больше ни училища, ни стипендии, нет ни работы, ни зарплаты. Как это могло случиться?

Улица. Толчея. Мелкий октябрьский дождик. Липст жадно затягивается сигаретой. Что теперь делать? С кем посоветоваться?

— Липст, старый хрыч! Ты что нос повесил, будто свой персональный скелет потерял?

Липст вздрогнул от неожиданности и оглянулся.

— Изучаешь объявления? Хочешь купить «Чау-чау», японскую собачонку с черным языком?

Перед Липстом стоял Сприцис Узтуп с кривой ухмылкой на лице преждевременно состарившегося младенца. Дряблые щеки напоминали цветом гриб-дождевик. На маленьком подбородке с ямочкой одиноко торчало несколько жалких волосинок. Сприцису лет двадцать. В прошлом году, на последнем курсе, Узтуп, кажется, вступил в какие-то противоречия с законом, и его исключили. Кажется, это было так. Знакомство их чисто шапочное, и, откровенно говоря, Липсту даже непонятно, с чего это Сприцис столь дружелюбно настроен.

— Да так… — уклончиво протянул Липст. — Планирую…

— Не надо слов, — Сприцис понимающе подмигнул. Его улыбающаяся физиономия воплощала самое искреннее сочувствие. — На орла ты не похож. Такой кислой рожи не бывает даже у орлиного чучела! Уж не бросил ли ты училище?

— В общем примерно так оно и есть, — признался Липст.

К чему скрывать? Разве это преступление? И почему бы в конце концов не поговорить со Сприцисом? Сейчас Липсту до зарезу нужен человек, с которым можно поделиться своими печалями.

— Ну, видали? — Сприцис хлопнул Липста по плечу. — Чем я не психолог? От меня ничего не утаишь… А это ты правильно сделал. Чертовски правильно! Дикие тигры в клетке не плодятся. Только теперь ты поймешь, что значит свободное творчество.

— Я искал работу.

— Ну и как?

— Не везет… Мне еще нет восемнадцати…

— Из-за чего только нам не приходится страдать. Даже из-за своей молодости!

Сприцис насупился и, прищурив глаз, стал сосредоточенно думать.

— Знаешь что, — решил он. — Пойдем-ка в «Сосисочную». Перекусим и выпьем пивка за счастливую встречу. Плачу я.

— Может, не стоит?

— Что за глупости? Ты подумай только: горячие сосисочки с горчицей и свежей булкой. Пошли!

Он вытащил из нагрудного карманчика сложенную вчетверо двадцатипятирублевку и помахал под носом у Липста. Да, что ни говори, а Сприцис психолог хоть куда. Липст чувствует, как во рту собирается слюна — есть хочется зверски.

— Ладно, — согласился он после недолгих колебаний. — Пошли!

— Вперед, молодость! — издал клич Сприцис, сопровождая его жестом, которому позавидовал бы сам Наполеон. — В «Сосисочную»! Это неподалеку отсюда. Сразу за углом.

«Сосисочная» — маленькая, на редкость грязная «забегаловка» в одном из оживленных рижских переулков. Но если это заведение и предполагалось в ближайшее время прикрыть, то отнюдь не из-за недостатка посетителей. «Сосисочная» славилась постоянной и определенной клиентурой — людьми, которые никуда не торопятся и с одинаковым удовольствием вкушают спиртное и по утрам, и в обед, и вечером. Здешняя публика не суетилась, как в «Автомате» — закусочной, куда люди прибегали наскоро перехватить чего-нибудь и мчались дальше. Сюда приходили и сидели часами, сидели и пили.

«Не стоило сюда забираться», — подумал Липст, перешагнув заплеванный порог «Сосисочной». В сизом полумраке помещения кишело, как в коше, набитом раками.

Заметив растерянность Липста, Сприцис ободряюще подтолкнул его:

— Все будет в порядке, не вешай носа!

Затем он неторопливо, но уверенно протискался между столиками, на мгновение скрылся в задней комнате и появился снова, неся над головой два стула. Однако Сприцис старался напрасно, потому что как раз в эту минуту рядом освободились места.

— Вот видишь, малыш, — Сприцис удовлетворенно потер руки. — Жизнь есть борьба за столики. Что будем пить?

— Я… Может, лимонаду?..

— Что? К сосискам — лимонад?! Видали идиота? Под сосиски полагается пиво. Девушка! Тащи-ка мальчикам два раза сосиски и четыре бутылки светлого!

— Не многовато ли? — встревожился Липст.

— Для двух мужчин?!. Ты что, малыш!

Обслуживание в «Сосисочной» скоростное, тут уж ничего не скажешь. Не успели они и глазом моргнуть, как сосиски уже дымятся на столе, а в стаканах пенится пиво. Липст облизнул губы