Дженис Эллиотт Выяснение личности

Дженис Эллиотт выросла в военные годы в графстве Ноттингеме в центральной Англии — месте действия ее романа-бестселлера «Потайные места», по которому был снят удостоенный премии фильм. В 1962 году она оставила журналистику и целиком посвятила себя литературному труду. Ее перу принадлежат 21 роман и пять детских книг. Критики, всегда высоко оценивающие ее творчество, называют ее «одним из лучших романистов сегодняшнего дня». Она живет в Корнуолле, на западе Англии.

Рассказ «Выяснение личности» входит в первый сборник рассказов Дженис Эллиотт, вышедший в свет в прошлом году.

Он пристально и задумчиво смотрел, поверх сероватых останков устриц у себя на тарелке, на сидевшую напротив красивую женщину. Обед явно был хорош. Ее тарелку окаймляли кости уничтоженной курицы, отполированные и поблескивающие, как будто она их обсасывала. Язычок, тоже наредкость хорошенький, танцевал у нее во рту, пока она допрашивала официанта, явно предвкушая удовольствие от мусса. Он почувствовал абсурдную ревность к мертвой, ничего не чувствующей курице, которая сейчас, должно быть, скользит по ее горлу вниз, в таинственные витки ее тела; он завидовал груде желтого, трясущегося мусса, который вскоре отправится тем же путем. Такое прелестное горло наверняка таит изысканнейший, изящнейший пищевод. Его сводило с ума это стройное тело, такое хрупкое и одновременно такое прожорливое. Он уронил салфетку и всмотрелся в ее лодыжки: это было совершенство. Во всей ситуации была только одна загвоздка: он понятия не имел, кто она такая.

Он потерял память в момент, когда последняя покорная устрица гладко скользнула ему в горло: он помнил ее мягкий проход, а после этого забыл. Можно было предположить, что она, скорее всего, пришла с ним, и это подтвердилось, когда она сказала: «Милый, я, пожалуй, закажу сливок к муссу».

Поразительно, с какой быстротой работала у него голова. Может быть, лишившись одной важной умственной способности, он обнаружит, что другие его чувства невероятно обострились, как у слепых. Он глянул в зеркало напротив. Смуглое, с желтизной лицо, чуть испанское, подумалось ему; интересное, пожалуй, довольно нервное.

«У тебя такой вид, как будто ты себя в первый раз видишь», — рассмеялась она. Главное было — сохранять спокойствие. Он знал, что память пропадает чаще всего после чего-то страшного: такого рода удобные факты, по-видимому, оставались в его распоряжении. Может, он совершил убийство? Учитывая такую возможность, он решил импровизировать. Лицо в зеркале говорило о впечатлительности. Может быть, он — знаменитость, или во всяком случае, творческая личность. Он вынул авторучку — с удовольствием обнаружив, что она дорогая — и стал водить ею по салфетке. Судя по тому, что получилось, художником он явно не был.

«Милый, что это ты делаешь? — казала она. — Дай мне поглядеть, ну пожалуйста. A-а, человечки».

Он отмахнулся от маячившего у столика официанта. Есть дальше было опасно: а вдруг у него какая-нибудь аллергия. Но кофе, вероятно, не страшно; и, в данных обстоятельствах, — бренди. Всплеск огня в горле вернул ему способность соображать, и он понял, что необходимо как можно скорее удрать от очаровательного создания. У нее на пальце было обручальное кольцо, так что, вполне возможно, она его жена. У него, скорее всего, была работа, ибо он не ощущал себя человеком, который ничего не делает — так что наверняка можно было сбежать. Было половина третьего. Но, может быть, она его секретарша. Он отважился на эксперимент.

«Милая, мне пора», — сказал он. Она с упреком подняла на него прекрасные глаза.

«Ну, еще немножко. Ведь сегодня все-таки особый день».

В голосе у нее был оттенок заговорщичества, не без приятности. Их явно что-то связывало, а если так, то где-нибудь у него записано, как ее найти. На столике стояла бутылка шампанского в ведерке, и он стал вглядываться в нее, пытаясь понять, сколько он выпил. Парень в зеркале выглядел совершенно трезвым, но не мешало проверить.

«Милый, мы его прикончили, ты же знаешь. Ты еще сказал, что это не лучший год». Кто-то другой, в каком-то другом мире, вынес такой приговор изящной зеленой бутылке. Он глянул на этикетку и с облегчением обнаружил, что согласен с этим умершим или странствующим духом. Некоторые конкретные способности явно были ему оставлены, он был отрезан — возможно, к счастью — лишь от части своей жизни. Соблазнительно было последовать за этой спутницей и посмотреть, куда она его приведет, но все-таки безопасней было удалиться в уборную.

В кафельной тишине и покое уборной он притворился, что моет руки. Может быть, вернуться обратно и признаться, что он неспособен вспомнить? Вероятно, у него в характере была изворотливость и самостоятельность, потому что он решил пока что сохранять тайну. Он вошел в одну из кабинок и там, наконец в безопасности — во всяком случае пока — почувствовал себя дома. Кафель в кабинке был зеленый, цвета молодой листвы, и у него в мозгу промелькнуло видение ребенка, лезущего на дерево, в тайное лиственное убежище, такого же цвета, и он услышал голос, зовущий снизу из сада, нелепый и слабый, ибо он был в безопасности. На мгновение он попытался соединить с голосом лицо, но толща листьев мешала. Он поудобнее устроился на стульчаке, как на гостеприимной ветке, и вытащил из кармана бумажник. Что бы там ни было, деньги у него были — пятьдесят фунтов; в бумажнике была фотография, не та красивая женщина, которая, должно быть, все еще ждет его за столиком, а усталое, встревоженное лицо, которому он приписал голос в саду. Было несколько карточек, одна с именем и адресом в Сити, и шесть, на которых было выгравировано то же самое имя, Джеймс Драммонд, и адрес в Хемпстеде^[1]. Имя вполне подходящее. Через несколько минут какая-то личность выпрыгнула из окна на тихую улицу недалеко от парка Сент-Джеймс^[2], приземлилась на мусорный ящик и остановила такси.

«Пока поезжайте все равно куда», — сказал он.

«Эти большие шишки, — подумал таксист, — сами не знают, куда им надо» — и поехал вокруг парка.

Вечером он ужинал в битком набитом ресторане, специально. Еще днем он заказал номер в «Браунзе»^[3] и, направляясь на ужин, купил газету. Если он совершил что-то, заслуживающее порицания, это следовало знать; если он был знаменит, это было бы забавно. Но портье встретил его и его чемоданы — спешно купленные на Пикадилли^[4] — с обычной вежливостью и без всяких признаков узнавания. Это подтвердила и газета.

В ресторане он блаженствовал. Оказалось,