Алексей Фирсов ИВАР И ЭРИКА

Моему отцу посвящается.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Угораздило же уснуть на солнцепеке!

Мама не зря говорила: «Не спи на солнце — болеть будешь!»

Болела голова, подташнивало и хотелось пить. Я поднялся и сел на траве. Как же вышло уснуть здесь среди дня?! Здесь-это где? Скрипели в траве кузнечики. Прогудел над головой деловитый шмель.

Я огляделся сонно моргая. Место незнакомое. Кусты рядом, пологий склон, поросший длинной травой, уже выбросившей пушистые метелки. Трава невыгоревшая и яркая — значит не давно был дождь. Прикрыв глаза ладонью от солнца, щурясь, я, всмотрелся вдаль. Холмы, поросшие травой, влево русло ручья. По берегам заросли ивняка.

Где я? Кто я? Оглянувшись, я обнаружил на смятой траве пиджак, изнанкой расстеленный на смятой траве-мое недавнее ложе. Подобрав пиджак я поспешил вниз по склону, к ручью.

Вода была прозрачной, быстротекущей. Дно у ручья песчаное с гладкими редкими камушками. Я напился, черпая воду ладонью, умылся. Непривычно длинные волосы на голове я смочил слегка водой и расческой из кармана пиджака зачесал назад. Голова продолжала болеть. Расстелив пиджак я прилег в тени куста. То, что я не помнил своего имени меня изрядно пугало. Полежу отдохну и пойду вниз по течению ручья. Пушистые облака бежали по голубому небу. Рядом журчал ручей. Глаза закрывались сами собой. Я уснул.

Второй раз проснулся уже на закате, бодрый и без головной боли.

Становилось прохладно. Надев пиджак, двинулся вдоль ручья по высокой, почти до пояса траве. Когда под ботинками зачавкала сырая почва, я подал влево и через несколько минут оказался у подножия холма. Взбираясь на холм, я все напрягал свою память, но ничего не мог вспомнить, ни имени, ни фамилии, ни где я живу. На вершине холма я оказался в сумерках. Поблескивали первые звезды на небе. Внизу, под холмом темнели постройки и ярким пятном желтело окно. Туда я и направился.

Дощатый трехметровый забор встал на моем пути. Я пошел вдоль него влево, пока не вышел к воротам. От ворот тянулась дорога, двумя светлевшими в сумраке колеями. Строения были за забором. Идти по дороге или постучать в ворота. Бродить в темноте по незнакомой местности не хотелось. Я стукнул кулаком в ворота. Они были сбиты из дерева. Массивные и высокие. Из моего удара звука не получилось. Я повернулся спиной и начал колотить в ворота каблуком. Залаяла собака.

Я прислушился. Похоже, меня не услышали. Поменяв ногу я продолжил выбивать дробь каблуком.

— Кто шумит? Кого здесь черти носят?

Я чуть не подпрыгнул от звука этого грубого баса.

— Извините, но я заблудился и нельзя ли переночевать у вас?

Противно скрипя, отворилась калитка. И-и-в-р-р! С фонарем в руке стоял пожилой мужчина и щурясь разглядывал меня.

— Городской, небось?

— Похож?

— Чистенький больно и в руках ничего нет. Наши парни с пустыми руками не бродят! Проходи!

По двору я прошел в дом. Справа и слева темнели постройки, какие-то сараи.

В доме светилось одно окно.

По деревянным ступенькам я поднялся к двери и вошел через высокий порог, едва не споткнувшись.

Стены внутри бревенчатые, без штукатурки. На стене распятие.

В углу лавки и перед ними деревянный массивный стол. На столе керосиновая лампа. С еле коптящим фитилем. Справа большая печь. На плите гудит синем пламенем керогаз. Медный чайник на нем уже начал пускать струйку пара.

— Садись, городской! Кипяток поспел как раз-чайку выпьешь?

— Выпью.

— Рукомойник за занавеской. Полотенце на гвоздике справа.

Я отправился за печку.

Погремел рукомойником, ополоснул руки и вернулся к столу.

Заварочный чайник уже был залит и спрятан под полотенцем. Хозяин нарезал пшеничный хлеб широкими ломтями. Миска с вареными яйцами стояла рядом. Кусок копченого шпига ждал своей очереди на разделочной дощечке.

Буквально слюнки потекли! А я здорово проголодался!

— Меня дядькой Мариусом кличут, а ты кто таков?

А как меня зовут? Скрипучая калитка вдруг пришла на ум.

— Ивар! — выпалил я и удивился сам себе.

— А я подумал — Иван-больно ты парень на ассорца похож. Но говоришь чисто по нашему. Садись-ужинать будем.

Утолив первый голод я поинтересовался:

— А чем вы здесь занимаетесь, дядюшка Мариус?

— Свинок выращиванием с сыновьями. Парней у меня двое-Петрус и Маркус. Свинок же две сотни! Пять свиноматок, пара хряков ну и остальные…

— Сыновья спят уже?

— Утром уехали, повезли свинок в город, как продадут — вернуться…

— На рынке?

— Что ты, парень! Возим и сдаем на бойню господина Пурвиса… У меня на свинок моих рука не поднимается… Свининку уважаю, но колоть их ни-ни! Слушай, Ивар помоги мне завтра со свинками? Покормить, почистить стойло, а я денег дам… А, что скажешь?

Спина у меня уже не та — одному тяжело! Парни вернуться, подбросят тебя до станции — железка тут рядом, три километра…

— Я не против, но со свиньями я никогда дело не имел…

— Дело простое! Покажу — сразу поймешь!

Дядька Мариус отправился в горницу и принес графинчик и два стаканчика.

— Понемногу на сон грядущий! Сам выгонял — продукт проверенный — не робей, Ивар!

Графинчик мы прикончили все же весь. За разговором и закуской быстро и легко пошло.

Вот так я стал рабочим на ферме дядюшки Мариуса. Парни его не приехали не на завтра ни на послезавтра. Но старик даже никакого беспокойства не проявил. Копался по хозяйству, да поливал овощи в огороде.

В мешковатом комбинезоне и резиновых сапогах я таскал тяжелые ведра с пойлом для свиней, подсыпал комбикорм в кормушки и чистил их стойла. Все ничего, но запах свиного дерьма очень едкая вещь! К нему трудно привыкать, уж больно на человеческое схоже по духу. А какают свинки постоянно и с удовольствием. Не успел убрать и подсыпать свежих опилок на пол, как вот вам — еще дымящаяся куча вонючего дерьма.

Вообще то свинья животное чем-то даже симпатичное. На третий день ко мне попривыкли и встречали похрюкиванием, задирая подвижные розовые пятачки. А когда начнешь их чесать по щетинистым спинкам, они млеют, аж спина прогибается у них от удовольствия. Тут уж проходу не дают — все чесать просят!

Каждый вечер я принимал душ. У дядьки Мариуса за домом была сбита из досок кабина — наверху железная бочка, а из нее через дно пропущена трубка в кабину. Вода за день нагревается — приходи и мойся. В кабинке под потолком самодельная лейка и краник. Повернул краник и получай удовольствие!

К работе я привык и дядька Мариус, заходя в свинарник, порой одобрительно похлопывал меня по плечу.

— Ты, хоть и городской, но не