Путешествие на юг

ЭЙ ТЫ, ЗДРАВСТВУЙ! Пьеса в двух действиях, восьми картинах

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

В а л е р к а — 15 лет.

М а ш а — 15 лет.

Пантомима по авторскому замыслу — четыре человека, но возможно — шесть, восемь и десять.

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

КАРТИНА ПЕРВАЯ

…Эй ты, здравствуй!

Слева, почти на авансцене, — часть высокого дощатого забора. Вся площадь сцены от забора направо — двор дома Дороховых. От улицы двор отделен невысокой, имеющей чисто символическое значение оградой из разнокалиберных, пригнанных друг к другу камней. Во дворе — стол, стулья, качалка. Для игровой площадки этого достаточно, однако фантазия художника может дополнить антураж предметами быта приморского городка и яркими пятнами южной флоры.

На столе, на стульях — ящички, кольца, шпаги, детали иллюзионной аппаратуры. В центре двора — высокий, по горло человеку, узкий черный ящик. На ящик наклеена старая афиша — иллюзионист во фраке. Броские буквы: «Альберт Гвидо». Раннее утро. В а л е р к а — он в выгоревших джинсах и тельняшке, — опустившись на корточки, начищает лезвие шпаги. Откуда-то издалека раздается звук трубы. Мелодия эта — интродукция к сценам пантомимы. Поэтому очень важно придать ей некую фантастическую тембровую окраску, выделив из всех остальных закулисных звуков спектакля: пароходных гудков, музыки на пляже и т. д. Валерка, опустив шпагу, потянулся навстречу звуку, но в это время отодвигается одна из досок забора, и оттуда выглядывает  М а ш а.

М а ш а (с непосредственностью, свойственной доброжелательным людям). Эй ты, здравствуй! Меня Машей зовут.

В а л е р к а (посмотрев на Машу, без энтузиазма). Учту.

М а ш а. А ты Валерка Дорохов — я знаю. Ты вчера с рыбаками за кефалью ходил, а до этого на два дня в больницу к отцу уезжал.

В а л е р к а. В четверг, между прочим, я изволил посетить кинотеатр под названием «Курзал». Пригодится, если будешь мою биографию писать.

М а ш а (не уловив иронии). Я только в пятницу приехала. Я здесь у бабки живу.

В а л е р к а. У Таисьи, что ли?

М а ш а. Ага. Я и прошлым летом жила, только ты тогда в лагере был.

В а л е р к а. Мать упекла… Пролезай.

М а ш а (пролезая в щель). Некогда мне, жильцы в магазин просили сходить… Что это у тебя?

В а л е р к а. Шпага.

М а ш а. А, это чтобы глотать? Мне бабка говорила, что у тебя шпагоглотатель живет. (Читает афишу.) «Альберт Гвидо»… Испанец?

В а л е р к а. Вообще-то он Семен Семенович Лещинский, но для цирка лучше, когда Гвидо.

М а ш а. Во фраке он на дирижера похож. А в пижаме — на счетовода нашего. Я целый час наблюдала. Старенький он. (Словоохотливо.) Вчера по телеку из цирка передача была. Клоуны. Один — маленький, другой — с телеграфный столб. Маленький от этого столба убегал, а потом остановился да торк его кулачком. Тот и опрокинулся, будто его трехпудовой гирей зашибло. (Смеется.) Смешно?

В а л е р к а. Не знаю. Наверно, смешно.

М а ш а (убежденно). Смешно. Бабка под стул со смеху сползла. (Прошлась по двору.) А этот у тебя живет, Николай, — он кто?

В а л е р к а. Гомо сапиенс.

М а ш а. Кто?!

В а л е р к а. Человек.

М а ш а. Чудной. Калитку нам починил. Бабка полтину вынесла — не берет. Рубль принесла — опять не берет. Я, говорит, вам так, за ваши красивые глаза починил. С каких же это доходов он миллионщик такой, что деньги ему не нужны?

В а л е р к а. Токарь он. Отдыхать приехал, а не рубли собирать.

М а ш а. А если отдыхать, чего он второй день в сарае топором стучит? (Дотронулась до ящичка, из-под распахнувшейся крышки выскочил цветок.) Господи!

В а л е р к а. А ну, растворись!

М а ш а. Прости. (Пытается водворить цветок обратно.)

В а л е р к а. Говорить пришла — говори, руки не распускай. У нас сейчас по одной половице надо ходить. Семен Семеновича уговорили выступить в клубе моряков. Мы ему аппаратуру мастерим. В сарае вон ящик лежит. Будем в нем голову от туловища отделять. Сунешься в него и — привет. Голова профессора Доуэля. Усекла?

М а ш а (заглянув в невидимую зрителям дверь сарая). Страсти-то! Вчера Вера — жиличка твоя — подходит к сараю и Николаю и говорит: «А что, у отца-то большая семья?» (Смеется.)

В а л е р к а. Ну.

М а ш а. Смешно. Он топориком тюкает, а она ему: «А что, у отца-то большая семья?» Так прямо стихами и говорит.

В а л е р к а. Слушай, ты откуда взялась?

М а ш а. Я? Из Воронежской области. А что?

В а л е р к а. Ты свое чувство юмора шепотом проявляй. Спят у меня.

М а ш а. Вечером она сапожки надела — я заметила, нынче у городских мода на сапожки пошла, — и с Николаем под ручку по улице вниз. А дома у нее муж. Почтальонша говорит: телеграммы шлет через день.

В а л е р к а. У тебя что, пункт наблюдательный там?

М а ш а. Ага. Я вчера весь вечер в щелку глядела. У нас жильцы скучные, не то что у тебя. С пляжа придут, пообедают и спят. А потом в карты играют или в слова… Народищу в город понаехало — жуть! Вечером по набережной будто демонстрация идет. (Опускается на корточки рядом с Валеркой.) Помочь?

В а л е р к а (протягивает Маше вторую шпагу, тряпку и мел). Не проглоти.

М а ш а (смеется; отвечая на его недоуменный взгляд). Я когда остроумное услышу — обязательно засмеюсь. Иногда не смешно, а я все равно — из вежливости смеюсь… Ты всегда молчаливый такой?

В а л е р к а. Я не молчаливый, я немногословный — разница.

М а ш а. А я, наоборот, поболтать люблю. Я рот раскрою, а из меня слова будто щепу по течению несет.

В а л е р к а (рассматривает свое отражение в лезвии шпаги; вдруг). Машка, а ну представь, каким я стану десять лет спустя.

М а ш а. Как?

В а л е р к а. Перед мысленным взором, дуреха. Мысленный взор у тебя есть?

М а ш а. Есть.

В а л е р к а. Вот и вообрази.

М а ш а (подумав). Глаза закрыть?

В а л е р к а. Закрой.

М а ш а (закрывает глаза, сосредоточивается). Не могу. Я на солнце смотрела, у меня перед глазами круги плывут… Валерка, а обедаешь ты где?

В а л е р к а. Мать буфетчице из «Ореанды» деньги оставила. Я прихожу и ем, а она платит потом.

М а ш а. А правда, что у тебя мать на