- 1
- 2
- 3
- . . .
- последняя (15) »
Ян Сатуновский Среди бела дня
* * *
Вчера, опаздывая на работу,
я встретил женщину, ползавшую по льду,
и поднял её, а потом подумал: – Ду-
рак, а вдруг она враг народа?
Вдруг! – а вдруг наоборот?
Вдруг она друг? Или, как сказать, обыватель?
Обыкновенная старуха на вате,
шут её разберёт.
* * *
Ты стал сатира и умора,
живёшь и радуешься тому,
что можно жизнь прожить без горя
и не молиться никому.
А сколько горя есть на свете! –
От скарлатины умирают дети.
Старуха моет унитаз.
Войну зовёт противогаз.
ВОЙНУ ЗОВЁТ ПРОТИВОГАЗ.
* * *
Один сказал:
– Не больше и не меньше,
как начался раздел Польши.
Второй
страстно захохотал,
а третий головою помотал.
Четвёртый,
за, за, заикаясь, преподнёс:
– Раздел. Красотку. И в постель унёс.
Так мы учились говорить о смерти.
* * *
О чём мы думали?
«Об жизни; и ещё
об кой об чём:
о пушке на лесной опушке;
о воске детских щёк;
об оспе, и о кори;
о судорожном отпоре
их мам,
которых я смогу
насиловать, обутый в сапоги».
* * *
Как я их всех люблю
(и их всех убьют).
Всех –
командиров рот
«Ро-та, вперед, за Ро-о…»
(одеревенеет рот).
Этих. В земле.
«Слышь, Ванька, живой?»
«Замлел.»
«За мной, живей, е!»
Все мы смертники.
Всем
артподготовка в 6,
смерть в 7.
* * *
Я уеду, как приехал, –
тихий, строгий, неспокойный.
Мама спросит через месяц:
– Он уехал, твой знакомый?
Мама,
он уже давным-давно уехал,
и не пишет писем.
Говорят ещё, что немцы
каждый день бомбят Камышин.
* * *
Кто вы?
– Репатриированные вдовы.
Так едко я хотел съязвить о них,
но
не поворачивается язык.
Устав от гитлеровских зверств,
убийств, бомбёжек и насилий,
они приходят в офицерский сквер,
чтоб их не воспитывали, а любили.
* * *
Как оживляешься,
когда вспоминаешь
(и через столько лет)
румынок или, там, славянок.
А вспомни-ка Смоленск!
Как ты лежишь в кювете
и при каждом взрыве
вздрагиваешь с головы до пят,
а мозг
срабатывает безотказно:
«не в этот,
в следующий раз…»
«не в этот,
в следующий раз…»
«не в этот,
в следующий раз…»
* * *
В период наступления
полезем в кузов
для пущего веселья.
Ого: шофёр лихует с ветерком,
летит пилотка с ветерком,
летит корова – будь здорова,
летит
в кювет
дурацкая дорога,
а сверху,
створки растворя,
летят
и разворачиваются
мессера.
И
раз-
во-
рачиваются…
Кси,
фи, хи, пси,
омега!
Птички летят,
посмотри налево, –
фырсь,
пырсь,
фортинбрас,
братцы,
нас бомблять!
* * *
Хорошенькая официанточка,
смеясь,
каблучками стуча,
на завтрак
без всяких карточек
нам вынесла
суп
и чай.
Насупывшись,
но не отчаявшись,
мы вышли.
На дворе
привязывалась гаубица.
Но город – ещё не горел.
Он был ещё
к этому времени
весь
в окнах,
весь
в крышах домов,
весь
в полном умиротворении,
что длительным счастьем дано.
* * *
Сейчас, не очень далеко от нас,
идёт такое дикое кровопролитье,
что мы не смотрим друг другу в глаза.
У всех – геморроидальный цвет лица.
Глотают соду интенданты.
Трезвеют лейтенанты.
И все молчат.
Всё
утро
било,
а сейчас –
всё
смолкло.
Молча,
разиня рот,
облившись потом,
молча
пошла, пошла, пошла пехота,
пошла, родимая…
* * *
Преступление и наказание?
всё в порядке! – лейтенант,
повторите приказание:
– есть, приказано расстрелять;
ни толстовщины,
ни достоевщины,
освежила душу война-военщина:
наградные
- 1
- 2
- 3
- . . .
- последняя (15) »