бензином.
До утра, потом, Валентина не могла уснуть, все думала. Неужели все зашло так далеко? А утром прибежала мать Васьки, Татьяна. — Убийцы! Изверги! — голосила она. — Мальчика покалечили! Мальчик нехотя плелся за ней, вполне здоровый на вид. — Да что ж это делается, люди, а?! Валькин упырь мальчика покалечил. Люди, а! Люди! Слышите! Валентина осторожно вышла на крыльцо, прижимаясь к стене. Хотелось ответить, спросить, чего же ее мальчик делал ночью в чужом огороде, да еще с канистрой… но спрашивать было страшно… да и бесполезно спрашивать. Не отвечать Татьяна пришла. У Васьки и правда на руке, там где вчера держал дед, здоровенные синяки. Народ начал выглядывать, поддакивать Татьяне. Конечно, отчего бы не поддержать… А она все голосила. Упыря надо гнать! Не ровен час, как и их деток придет убивать! Это он пока вроде тихий, но кто ж знает-то? Тварюка ползучая! Вон, даже святая вода его не берет! А как он по ночам кровь пьет, а? Гнать! Пусть проваливает! Не место покойникам среди живых! И Валентина пусть проваливает! Валентина очень тихо зашла в дом, закрыла дверь, прислонилась спиной к стене. Слезы душили, рвались наружу, но никак не могли вырваться… не хватало слез. Ноги подкашивались. Вот и все. Вот и конец. Ведь подожгут дом, рано или поздно — подожгут… С них станется. Валентина сползла по стене на пол, обхватила руками колени, уткнулась носом. Тихо-тихо. Сколько сидела так — сложно сказать. На улице гудела толпа. Очнулась, почувствовав, как кто-то осторожно гладит по волосам. Сначала подумала, что Сережка, подняла глаза… Сережка стоял рядом, напуганный, бледный… но это не он. Это дед… отец ее приласкал. Гладил холодной непослушной рукой, что-то шептал, беззвучно шевеля губами, жалел… И вдруг хлынули слезы. — Папа… — всхлипнула Валентина. — Прости меня… Дед покачал головой, улыбнулся, кажется, даже… И вышел за дверь. Толпа вдруг стихла. Валентина замерла, боясь даже посмотреть. Тихо. Скрипнула калитка в наступившей тишине. Ни звука. А когда, наконец, Валентина решилась выглянуть — напуганная, замершая толпа соседей все еще стояла расступившись. И все, как один, глядели вдаль, в конец улицы, туда, куда ушел…
До утра, потом, Валентина не могла уснуть, все думала. Неужели все зашло так далеко? А утром прибежала мать Васьки, Татьяна. — Убийцы! Изверги! — голосила она. — Мальчика покалечили! Мальчик нехотя плелся за ней, вполне здоровый на вид. — Да что ж это делается, люди, а?! Валькин упырь мальчика покалечил. Люди, а! Люди! Слышите! Валентина осторожно вышла на крыльцо, прижимаясь к стене. Хотелось ответить, спросить, чего же ее мальчик делал ночью в чужом огороде, да еще с канистрой… но спрашивать было страшно… да и бесполезно спрашивать. Не отвечать Татьяна пришла. У Васьки и правда на руке, там где вчера держал дед, здоровенные синяки. Народ начал выглядывать, поддакивать Татьяне. Конечно, отчего бы не поддержать… А она все голосила. Упыря надо гнать! Не ровен час, как и их деток придет убивать! Это он пока вроде тихий, но кто ж знает-то? Тварюка ползучая! Вон, даже святая вода его не берет! А как он по ночам кровь пьет, а? Гнать! Пусть проваливает! Не место покойникам среди живых! И Валентина пусть проваливает! Валентина очень тихо зашла в дом, закрыла дверь, прислонилась спиной к стене. Слезы душили, рвались наружу, но никак не могли вырваться… не хватало слез. Ноги подкашивались. Вот и все. Вот и конец. Ведь подожгут дом, рано или поздно — подожгут… С них станется. Валентина сползла по стене на пол, обхватила руками колени, уткнулась носом. Тихо-тихо. Сколько сидела так — сложно сказать. На улице гудела толпа. Очнулась, почувствовав, как кто-то осторожно гладит по волосам. Сначала подумала, что Сережка, подняла глаза… Сережка стоял рядом, напуганный, бледный… но это не он. Это дед… отец ее приласкал. Гладил холодной непослушной рукой, что-то шептал, беззвучно шевеля губами, жалел… И вдруг хлынули слезы. — Папа… — всхлипнула Валентина. — Прости меня… Дед покачал головой, улыбнулся, кажется, даже… И вышел за дверь. Толпа вдруг стихла. Валентина замерла, боясь даже посмотреть. Тихо. Скрипнула калитка в наступившей тишине. Ни звука. А когда, наконец, Валентина решилась выглянуть — напуганная, замершая толпа соседей все еще стояла расступившись. И все, как один, глядели вдаль, в конец улицы, туда, куда ушел…