могу заказать платье? Варежек хватит? Если нет, я потом еще…

Щеки вспыхнули и запылали. Не зная, куда себя деть, Нэлле опустила глаза.

— Хватит твоих варежек, — сказал молодой. — А размер какой?

— Размер?

— Да. Какой ты носишь?

Нэлле не знала размер, она даже не знала какие они бывают. Нет, что-то помнила такое, но… Молодой улыбался, Нэлле показалось — он над ней смеется, обидно так.

Не выдержала, сорвалась с места, пустилась бежать. Даже про кофе забыла.

За что ей это? Он смеется над ней. Ведь Ионыч ничего такого не спрашивал, привозил одежду, если она просила, и все. Почему его больше нет? Неужели теперь всегда…

До вечера прорыдала, уткнувшись в подушку. А вечером пошла к реке.

Баночка кофе стояла на пригорке, под банкой стопка журналов. И еще — хрустящий пакетик конфет.

Неделя прошла в делах и заботах, хозяйство у Нэлле было не маленькое, надо убирать, чистить, сеять, следить за рассадой, поправлять забор, чинить крышу, которая после зимы начала протекать. За всем этим Нэлле старалась не думать о молодом лодочнике, который причинял ей столько беспокойства.

— Ну что он, сам не видит, что ли, — спрашивала она у кошки, — какое платье мне надо, какой размер? Что у него, глаз нету?

Кошка урчала и терлась о ноги.

А Нэлле зачем-то вспоминала, что глаза у молодого, конечно, есть — серые, насмешливые. От таких воспоминаний становилось щекотно и горячо внутри. Непривычно становилось. Менялось в ней что-то, шевелилось… от этого становилось хорошо и страшно одновременно.

На речку она пришла намного раньше положенного срока, лишь только взошло солнце. Все равно не спалось. Взяла с собой вязанье, села на пригорке.

Он еще издали помахал ей рукой, она сделала вид, что не заметила.

— Вот, все привез!

Молодой спрыгнул у берега в воду, вытащил лодку, держа увесистый пакет. Вытянул руку, словно предлагая взять у него.

— Ты меня боишься?

— Нет.

Подходить Нэлле не решалась.

— Я не кусаюсь, — не унимался тот.

— Зато я кусаюсь!

— Ну, может быть, — молодой рассмеялся, поставил-таки пакет на землю. — Как знаешь.

Повернулся и пошел к лодке.

Нэлле закусила губу. До крови. До слез. Ну за что ей…

Подойти и посмотреть, что там в пакете, она решилась только когда шум мотора стих вдали, так и сидела с вязаньем в руках, неподвижно.

Все было на месте, и даже платье. Удивительное! Старик Ионыч таких не привозил. Мягкое, темно-васильковое, сидело так, словно по ней сшито. Нэлле даже всю неделю ходила в старом, все не решалась надеть, боялась запачкать.

Решилась в субботу утром.

А он в этот раз даже на берег не вышел. Подплыл поближе, заглушил мотор… лицо хмурое, сигарета в зубах.

— Тебе что-нибудь еще надо? — крикнул он Нэлле.

— Нет, — ответила она.

Лодка рявкнула и заурчала, поднимая волну.

— Подожди!

Нэлле едва не кинулась за ним вплавь, так неожиданно…

— Подожди! — кричала она. — В середине июня земляника будет! Я наберу!

Он кивнул, хотя вряд ли что-то слышал за ревом мотора.

Нэлле осталась стоять по колено в воде. Платье намокло.

Солнечные зайчики резвились вокруг.

Казалось, что-то важное сломалось в жизни, раскололось и теперь больше не склеить. Прежней спокойной жизни не вернуть. Страшно. Пусто. Даже то непонятное внутри, то страшное отчего-то молчит.

До середины июня почти месяц… целая вечность. Рассыпались и тихонько увяли белоснежные звездочки ветреницы, одуванчики покрыли золотом все окрестные луга, и тоже потихоньку начали разлетаться белыми парашютиками, отцвел багульник у реки… а вот земляника в этом году не удалась…

Нэлле старательно ходила по лесу, стараясь набрать, но выходило все не больше кружки. Ионыч бы и кружку взял, а ей бы за это еще, к примеру, баночку кофе привез… Но Ионыча нет. А молодой, казалось, только посмеется над ней.

Нэлле заварила в кружке зеленый чай с мятой и смородиновым листом, достала последнюю конфетку.

— А если он не приедет? — сказала тихо.

Приедет конечно, обязательно приедет. Нэлле видела его лодку, каждую субботу смотрела на нее из кустов, боясь показаться. Подглядывала, словно за чем-то запретным. И завтра опять…

На завтра она подбежала к нему сама. Не задумываясь, забыв обо всем, лишь только лодочник ступил на землю, Нэлле была уже рядом, протягивая маленькую берестяную корзиночку с земляникой.

— Вот! Сейчас мало ягод, все зеленые еще… это все…

Она хотела сказать, рассказать, объяснить, но испугалась. Лодочник взял корзинку прямо из ее рук. Он был едва ли не на две головы выше, от него пахло рекой, сигаретами и немного бензином.

— Ничего, — улыбнулся он ей, — сколько есть. Что тебе привезти?

Горячая волна пробежала по телу, разливаясь дрожью, зазудела кожа, что-то хрустнуло и заныло в спине… Нельзя было! Ей же было нельзя!

Бежать! Нэлле поняла, что еще хоть секунда и уже не сможет справиться. Будет поздно!

Объяснять уже нет времени.

Вскрикнула, сорвалась и понеслась прочь. Подальше. Скорее…

Упала лицом в густые заросли папоротника, в землю… подобравшись, сжав кулаки, стиснув зубы, стараясь справиться с собой, не поддаться, не пустить… Не выпустить на свободу то страшное, чего так боялась столько лет и от чего пряталась.

Долго боролась.

Потом, поборов, заплакала. Ну, как она могла? Как она могла, дура… Ведь знала же, что нельзя подходить. Нужно держаться подальше от людей. Иначе… иначе случится беда. Разве она забыла? Разве можно такое забыть? Как тот парень лежал в лужи крови с перекушенным горлом… глубокие борозды от когтей на его плечах… ее когтей. Разве можно забыть.

Как она могла?

Нэлле плакала.

И что же теперь? Что теперь будет? Что он подумает о ней?

Что он может подумать? Что она дура? Ведь ничего же не случилось. Она успела. Он не увидел ничего. Совсем ничего. Она отдала корзинку и убежала. Он, должно быть, удивился, может быть посмеялся над ней. Наверняка этот молодой лодочник считает ее странной, может быть сумасшедшей. Но ведь считает и без того…

Нэлле села, обхватила колени руками, уткнулась в них носом.

Стало ужасно, просто невыносимо, жалко себя. Она всегда будет одна. И никогда не сможет даже прикоснуться к другому человеку. Никогда-никогда. Даже подойти. Поговорить просто…

Раньше Нэлле уже думала, что смирилась, привыкла, что она сможет… да ей и не нужно вовсе…

Слезы текли по щекам. Тихо-тихо.

Как так вышло?

Она просидела в лесу до самого вечера, а потом пошла к реке. Осторожно, словно ее мог кто-то увидеть. Словно он мог еще быть там.

Там, конечно, никого не было. На пригорке лежала пачка журналов, на них баночка кофе и пакетик