Калинина. Пошутит, посмеется, а иногда скажет и такое, отчего у молодого токаря займется сердце:

— Вот, к примеру, металл: точишь чугун — от него шелуха. А скажем, медь: тут стружка что шелковая лента — соблазн. Но вот поставим кусок стали, резец сам скажет, что это за добро. Люди-то тоже разные. Как, по-твоему?

— Разные, — поняв, о чем идет речь, ответил Калинин.

В выходной они условились сойтись на шумном Нарвском базаре, где толпился народ, продавая полуизношенную одежду, валенки, шапки и всякую всячину. Рабочий-подметало пришел в длинном драповом пальто, в шляпе. В руках он держал клетку с двумя серыми, невеселыми пичужками.

Пичужник и Миша Калинин сели на обглаженный камень поодаль от людской толчеи.

— Надоест мне заводской шум, вот я тут и отдыхаю, — сказал пичужник.

Он вскинул поблекшие глаза к чистому холодному небу. Проследил за сахарными облаками, идущими своей чередой. Брови его расправились.

— Плясать умеешь?

— Чего? — удивился Калинин.

— Плясать барыню или камаринскую, песню петь — надо уметь. Друзьями обзавелся?

— Обзавелся.

— Это хорошо. Только не ходите попусту друг к другу. И на улице своих не признавайте, держитесь как чужие. Понял?

— Понял, — ответил Калинин.

— Читаешь?

— Читаю. А то как же!

— На народе с книжкой не показывайся. Хозяйка квартиры небось за керосин бранит?

— Бранит, хотя я свой жгу.

— Вот то-то и оно! Выдаешь себя с головой. Другим бы и невдомек, кто ты есть, а тут всякие домыслы пойдут.

Миша Калинин бледнел и краснел. Непринужденный разговор этот зацепил его за самую душу: в сухоньком, постоянно кашляющем рабочем-подметале и пичужнике таится кто-то другой. Клетка с птицами — ширма. «Вот как надо уметь, чтобы удержаться на ногах, а то враз собьют».

К ним подбежал мальчонка с конопляными семечками в мешочке. Рабочий взял у него на копейку корма для птиц и склонился над клеткой. А сам вел разговор:

— Часто видишь стражников?

— Каждый день прохожу мимо них у заводских ворот.

— С оружием они. Страшно?

— Неприятно, — поморщился Калинин.

— Думаешь, это наши враги?

— А кто же?

— Враги, да только они открытые. На случай можно обойти их стороной. Бойся врагов скрытых. Доверишься, пооткровенничаешь — и за тобой слежка. В заводской администрации тоже надо уметь разбираться: который кричит — не страшен, а страшен тот, который молчит.

Они поднялись с камня.

— Болтливым быть не следует. Ну, а если где сказать потребуется, надо сказать так, чтобы рабочий люд тебя запомнил. В одном деле ты уже преуспел: есть на бирке зарубка…

— В каком же?

— Да вот отказался жертвовать деньги на церковь.

…После Калинин узнал, что пожилой рабочий-подметало недавно возвратился из политической ссылки. Отбывал он ее там же, где и Ленин.

ИЕРОГЛИФЫ

Мягко ступая, Калинин вел на занятие политического кружка нового товарища. Шли они какими-то дворами и закоулками. Иногда останавливались, пропускали сзади идущих и неожиданно сворачивали куда-нибудь.

— Снежок подпал и след застлал. Вот так у нас водится, — сказал Михаил Иванович Ване Татаринову, высокому худощавому юноше, одетому налегке, как и он сам.

В слабо освещенном подъезде большого дома их спросили:

— Не ищете ли вы серую собаку?

— Нет. Нам нужна морковка, — отозвался Калинин.

— Пятый этаж, вторая дверь.

И вот они в теплом помещении, с завешенными наглухо окнами, среди близких людей, за накрытым столом. Правда, на столе один черный хлеб, но как его вкусно запивать сладким горячим чаем, держа стакан в озябших руках!

— Знакомьтесь. Мой друг из лафетно-снарядной, — представил Калинин членам политического кружка Ваню Татаринова. — Теперь у нас четыре Ивана и три Ивановича. Но, думаю, путаницы не будет: новичка назовем «Тюбетейка».

Руководитель кружка вместо фамилии новенького нарисовал в списке какие-то иероглифы — тюбетейку да еще тонкую длинную иву.

— Знаете ли вы, юноша, о том, что открыть нашу тайну — нарушить верность рабочему классу? — с некоторой суровостью спросил Татаринова хозяин квартиры, пожилой рабочий-туляк Дронов.

— Знаю.

— Можешь поклясться хранить тайну?

— Родным отцом и матерью клянусь! — ответил Ваня.

Руководитель кружка спросил:

— Какая у тебя подготовка?

За Ваню ответил Калинин:

— Отлично знает причины падания Парижской коммуны. К тому же любит Надсона. И сам пишет стихи.

Тут все попросили Ваню прочитать что-нибудь.

— «Вольного рабочего», — предложил Калинин.

Ваня Тюбетейка положил на стол руки и начал:

Собравшимся стихи пришлись по душе. Затем начались занятия.

Руководитель выслушивал суждения членов кружка, ставил отметки.

Больше всего стояло плюсов против Куста — знак Калинина. Хорошие отметки получали Кувшин — знак Вани Кушникова — и Перо, невысокий белолицый юноша Антоша из конторы.

…Руководители кружка менялись. К молодым рабочим пришла фельдшерица Юлия Попова в строгой кофточке, с густой темно-русой косой до пояса. Она повела занятие остро, весело. Рассказала, что делалось за границей: в Англии, Франции, Германии. Рассказала о Марксе, Энгельсе. Слушать ее было интересно.

Но занятия политического кружка однажды прервались. В городе начались волнения студентов, и Юлию арестовали.

Кружковцы решили: будем заниматься самостоятельно.

— Выбирайте старшего, — предложил Дронов.

Когда стал вопрос о старшем, все посмотрели на Мишу Калинина. Хотя он и молод, но знания имеет, житейского опыта понабрался и в кружке шел первым.

Так на Путиловском заводе родилась политическая группа из смелых и отважных борцов за рабочее, революционное дело, которой стал руководить Михаил Иванович Калинин.

ОГНЕВКИ

Огневка — это небольшая бабочка. Порхает она туда-сюда, отыскивает распустившийся цветок и пьет нектар из его венчика.

Когда из «Союза борьбы» пришло указание готовиться ко дню Первого мая, с Путиловского запросили:

— Будут огневки?

Им ответили:

— Огневки будут. Сделайте так, чтобы эти «весенние бабочки» разлетелись по всем мастерским.

Михаил Калинин сказал членам своего кружка:

— Надо нам выходить за рамки кружковой работы. Рабочие недовольны условиями труда, штрафами, недовольны мастерами, которые