почему это он сказал «любил» в прошедшем времени? А сейчас что, не любит больше? Любит, всё своё свободное время с ней проводит, они в отпуск ездят вместе, но понятно, что для неё этого недостаточно, хотела бы большего, но большего он ей дать не может. Ага, не может, но хочет ли? А вот тут большой вопрос… Ну, вот если себе представить, что он совершенно свободен, хотел бы он всегда жить с Наташкой как с женой?

Эрик увидел, что Наташа выходит из офиса в медицинской робе, приветливо и обрадованно машет ему рукой, садится в машину, сразу с места в карьер начинает по-женски щебетать о чем-то совершенно несущественном… И вдруг ему удалось совершенно честно на свой вопрос ответить: нет, не хочет он больше жениться, не хочет всегда жить с Наташей, ему вполне достаточно её общества время от времени, именно тогда, когда он сам пожелает с ней повидаться. Но он её любил и иногда ласкал в своей голове мысль о жизни с Наташей: они ужинают, выходят погулять на берег моря, даже может вовсе и не в Израиле… Но у него достаточно опыта, чтобы знать, что эти идеальные картинки в реальности обернутся скукой и раздражением: вот она хочет выйти в ресторан, а ему лень, вот подробно рассказывает о сыне, а ему неинтересно… Все эти неизбежные вопросы: куда идёшь, во сколько придёшь… Укоризненные взгляды… Осуждающее молчание… Примерки шмоток, и чтобы он говорил, идут они ей или нет… Нет, он хочет жить один! Неужели его в 81 год не могут оставить в покое? Всем он что-то должен, всю жизнь…

Они поели в ресторане Франческа, Эрик пил пиво, ели оливки и сыр. Основного блюда пришлось ждать слишком долго и это раздражало, хотелось есть. Между столами ходили кошки, которых ему почему-то хотелось пнуть. Потом они прошлись по набережной. Разговаривали мало, но молчание давно уже на них не давило. Наташка, наверное, сейчас была для него самым близким человеком на свете, Эрику было с ней хорошо: идеальные отношения, о которых он всегда мечтал: без быта, проблем, скучных общих обязанностей и взаимного недовольства. Он отвез её на стоянку перед офисом и поехал домой. Настроение его внезапно испортилось. Сейчас что-то придётся говорить Ленке, ничего себе «пойду пройдусь», прошло три часа. С другой стороны, Эрик знал, что Ленка ни на чём не станет настаивать, уличать его во лжи. Иногда ему казалось, что она про Наташу всё знает и помалкивает специально, чтобы не усложнять себе жизнь, не терять его совсем. С другой стороны, может, она до такой степени погружена в свой безумный нереальный мир, что ей просто не приходят в голову такие неинтересные вещи, как мужская неверность. Плевать ей на него, лишь бы жил в квартире и удовлетворял её нехитрые потребности.

Интересно, погуляла Ленка с собакой? Хорошо бы, но если она уже спит, то и спросить её об этом будет нельзя. Бедный пёс! Эрик ударил по педали газа. Надо быстрее домой. Только что он думал о том, что выходить с собакой на ночь глядя ему совсем не хочется, но сейчас он представлял своего чёрного, пожилого, больного «таксика» Арчибальда, уныло лежащим на коврике у входной двери. Ленка когда-то привезла собаку из Москвы. Он был тогда страшно недоволен. Зачем ей собака, она и за собой-то не может следить… Конечно, он был прав: собака болела, что-то с суставами, сделали дорогостоящую операцию, сейчас Арчи хромал. Ленка распустилась, выходила с Арчиком редко, и Эрик практически полностью взял на себя все заботы: лечить, кормить, гулять. Но как же он любил этого смешного и суетливого Арчи! Что у него было? Кто? Дочь в Москве жила, месяцами с ним не общаясь, и потом, когда они наконец встречались, ни о чём серьезном с ним говорить не хотела. Иногда ему казалось, что он её совершенно не знает, ведь большая часть их жизней прошла врозь. Сестра в Брюсселе… Да, тут надо решать: ехать к ней, или нет. Да что тут решать! Ехать, конечно. Куда он денется! Дача подождёт. Трудно ему будет с Аллкой целых две недели, но ничего, потерпит. Надо — значит надо. Ну да, очередная с его стороны жертва, сколько он их уже принёс и сколько принесёт. Поездка в Бельгию казалась Эрику трудной и болезненной. Семья ждала его в Америке, но это же так далеко… Поедет когда-нибудь, конечно, поедет, но потом. Может, Наташку возьмёт, отпуск вместе с ней — это сказка. Сейчас ни о какой Америке не думалось. Там у них дети маленькие, хоть увидеть их. Но тут Эриком овладевало особое унылое настроение, связанное с мыслью о невозможности самому иметь внуков. Своей маленькой дочкой он когда-то не насладился, слишком был молод. Потом Инкины дети, он их полюбил, но быстро отвык. Юлька детей не родила. Почему, ну почему? Он у неё никогда не спрашивал, стеснялся, не мог решиться. Тут дело такое… Либо люди не хотят, либо не могут. Аллка в своё время спрашивала, но нарывалась на Юлину ярость. Ни один вопрос не приводил дочь в такое неистовство, как вопрос о детях. Эрик подозревал, что с Юлей что-то было в этом смысле не так. Может, виной был тот старый детский цистит? Хотя вряд ли. Ну почему она не лечилась? А может и лечилась, но ни черта не помогло. Он же не знает…

Какая-то у него странная старость: живет практически один, семья разбросана по миру, внуков нет, зато есть работа… Из всех друзей и знакомых только он один работает, и голова ещё слава богу соображает. Арчи неуклюже бегал около дома, отбегал, возвращался, потом снова кружился по площадке, где были запаркованы машины соседей. Эрик с тоской подумал о том, что надо возвращаться домой, чтобы лечь спать, снова проснуться рано утром и выполнив на автомате свою обычную рутину, отправляться на работу, где ему вовсе уже не было так интересно, как раньше. На работе его ждал с напрягом гудящий кондиционер, приносящий удушье и кашель. «Надо уходить… Надоело… Не могу больше… Сдохну там…» — бормотал Эрик, не замечая, что говорит вслух. Он себе это говорил каждое утро, но знал, что никуда не уйдёт. Сдохнет — так сдохнет. Впрочем, в свою скорую смерть он не верил, в его душе всё ещё жил маленький шаловливый черкизовский мальчишка, душа компании и баловень семьи.