Рэй Брэдбери Ночной звонок
Он так и не понял, что оживило в его памяти старые стихи. Но стихи возникли и зазвучали:
Представь, потом представь, и вновь представь, что провода, протянутые над землей, опутавшие мир из края в край, в себя вобрали мириады слов, произнесенных тихими ночами, и сохранили смысл всех разговоров.
Как там дальше? Да…
Настал момент — и, загудев во тьме, из ничего опять слова возникли. Так складывает первые созвучья ребенок, постигающий язык. Он снова запнулся. Как же это кончалось? Погоди…
Тогда бездушный проволочный зверь, копаясь в памяти, до верха полной звуков, и повторяя логику людей, запричитал, заплакал, зашептал. И вот однажды некто, человек, разбуженный ожившим аппаратом, снимает трубку и внезапно слышит небесный глас расплывчатого духа. И зверь, чудовище, смакуя звуки, собрав в пучок безумье расстояний, выдавливает: «Ал», и следом: «О-о», и наконец — уверенно: «Алло!»
Он перевел дыхание и закончил:
Такому собеседнику в ночи что ты ответишь, человек разумный?
Он сидел молча. Он сидел, восьмидесятилетний старик. Сидел один в пустой комнате пустого дома на пустой улице в пустом городе на пустой планете Марс. Сидел, как сидел уже шестьдесят лет: ожидая. На столе перед ним стоял телефон, не звонивший очень, очень давно. И вот аппарат затрепетал, словно собираясь с силами. Может, это тайное трепетание и послужило толчком к стихам?.. Он весь подался вперед, уставившись на аппарат. Телефон… ЗАЗВОНИЛ! Он вскочил на ноги и отпрянул назад. Стул грохнулся. Он закричал: — Нет! Телефон вновь зазвонил. — Нет! Он протянул руку, дотянулся уже — и опрокинул аппарат на пол. Трубка свалилась как раз на третьем звонке. — Нет… Нет же, нет, — тихо повторял он, прижав руки к груди, а телефон валялся у его ног. — Этого не может быть… Не может быть… Ибо он — все-таки! — был один в комнате пустого дома в пустом городе на планете Марс, где не обитало ни одной живой души, кроме него, Властелина Бесплодной Возвышенности. — …Бартон… Кто-то произнес его имя. Нет! Что это жужжит, словно тысячи сверчков и цикад в далекой пустыне? Бартон? Как… Как, да это же Я! Он не слышал своего имени из человеческих уст так давно, что уже почти забыл его. — Бартон, — сказала трубка, — Бартон. Бартон. Бартон. — Заткнись! — заорал он. И наподдал трубку ногой, и нагнулся, задыхаясь и обливаясь потом, чтобы подобрать ее и вернуть на рычаг. Едва он сделал это, как проклятая штуковина снова зазвонила. На этот раз он обхватил и крепко сжал аппарат пальцами, словно стараясь задушить в нем голос, но через несколько мгновений, глядя на свои побелевшие от напряжения суставы, он ослабил руку и поднял трубку. — Бартон, — произнес голос за миллиарды миль отсюда. Он выждал, пока его сердце отсчитало ровно три удара, и сказал: — Бартон слушает. — Так, так, — произнес голос, уже с расстояния не больше миллиона миль — А ты знаешь, кто с тобой говорит? — Господи Боже мой, — ответил старик. — Первый звонок за полжизни, и мы в кошки-мышки играем. — Прости. Глупо, конечно. Собственного голоса по телефону ты узнать не мог. Да и кто узнает? Бартон, это говорит Бартон. — Что? — А ты что подумал? — сказал голос. — Что это капитан космического корабля? Решил, что тебе на помощь кто-то примчался? — Нет. — Какое сегодня число? — 20 июня 2097 года. — Послушай, старина, ты понял, кто я такой? — Да, — он дрожал всем телом. — Я вспомнил. Мы с тобой одно и то же. Я Эмил Бартон, и ты тоже Эмил Бартон. — Есть разница. Тебе восемьдесят, а мне только двадцать. И у меня впереди вся жизнь. Старик начал смеяться. Потом заплакал. Он сидел, держа в руке трубку, словно глупенький, заблудившийся ребенок. Дальнейший разговор не имел смысла, не стоило продолжать. И все же он продолжил: — Эй, ты там. Слушай! О Боже, если бы я мог предупредить тебя. Но как? Ведь ты же — только голос. Если б в моих силах было показать тебе, что значит одиночество столько лет подряд. Кончай с этим, убей себя! Не жди! Если бы ты знал, какую цену тебе придется уплатить, пока ты не станешь мной — сегодня, здесь, сейчас, на ЭТОМ конце провода. — Это невозможно, — голос молодого Бартона засмеялся вдалеке. — Я даже не знаю, будешь ли ты когда-нибудь отвечать на мои звонки. Это же все чистая механика. Ты говоришь не более чем с записью. Сейчас 2037 год. Сегодня на Земле началась ядерная война. Все жители колонии были отозваны с Марса и улетели на ракете. А я остался, я отстал! — Все помню, — прошептал старик. — Один на Марсе, — захохотал молодой голос. — Месяц, год, какая разница? Полно еды, полно книг. В свободное время я составил целую библиотеку записей на десять тысяч слов — ответы в моем исполнении, и подсоединил к телефонным реле. Через несколько месяцев позвоню, будет с кем поболтать. А через шестьдесят лет мои собственные записи позвонят мне. Слезы закапали из глаз старика. — Я создал тысячу Бартонов — пленки, отвечающие на любой вопрос — в каждом из марсианских городов. Целая армия Бартонов рассеется по Марсу, пока я буду ждать ракету. — Глупец, — старик устало покачал головой. — Ты прождал шестьдесят лет. Ты состарился, ожидая, и все это время ты был один. Теперь ты стал мною, и ты все еще одинок в этих пустых городах. — Не бей на жалость. Ты для меня чужак, человек из другой страны. Я не способен на грусть. Я живу, пока создаю эти записи. И ты жив, пока слышишь их. Мы оба непостижимы друг для друга. Ни ты, ни я ни о чем предупредить друг друга не в силах, хотя оба говорим по телефону, один — как автомат, а другой — с человеческим теплом в голосе. Сейчас я живой человек. Ты будешь живым человеком потом. Безумие. Я не умею плакать, ибо, не зная своего будущего, смотрю в него с оптимизмом. Эти надежно упрятанные записи способны реагировать только на определенные побуждения, исходящие от тебя. Разве можно заставить плакать мертвеца? — Прекрати! — воскликнул старик. Он ощутил знакомые приступы боли. К горлу подкатила тошнота, перед глазами почернело. — Господи, каким бессердечным ты был! Бартон долго сидел, держа в руках безмолвный аппарат. Сердце болело. Что за безумие это было? Какая глупость, какое тайное вдохновение в те первые, молодые годы его одиночества заставляло собирать эти телефонные мозги — пленки, электрические цепи, составлять графики звонков и вводить их в программу реле?.. Звонок. — С добрым утром, Бартон. Это Бартон.