Петр Ширяев Коротенькая женщина

I

«Почему все мужчины такие гадкие? — думала Туся, тщательно подкругляя пилкой полированные, розовые ногти. — Сами же лезут целоваться и дальше, а… потом — зевают?!.»

Жорж Семенцов обещал вчера идти в оперетку, а когда нацеловался — вдруг вспомнил, что у него есть какое-то неотложное дело, и ушел с такой торопливостью, будто боялся, что у него попросят взаймы.

«В следующий раз ни за что не позволю ему!.. — твердо решила Туся. — И Вовка сейчас придет, и ему тоже не позволю».

В час, когда должен был прийти Вова, в комнату вместо него вошел незнакомый человек в лохматой шапке и, осмотревшись, протянул Тусе ордер на право занятия ее комнаты. Туся сперва не поняла, а когда поняла — всплеснула руками.

— А как же я?!

Незнакомец еще раз оглядел комнату, посмотрел на Тусю и сказал:

— Придется вам куда-нибудь перебраться… Вы одна здесь живете?

— Ну, конечно же, одна!

— Мне нужна комната. Вы нигде не служите?

— Нет.

Незнакомец пожал плечами и повторил:

— Мне нужна комната. У меня совершенно нет времени заниматься опять поисками, да и бесполезно это! Город набит до отказа.

На глазах Туси задрожали слезы. Голубая тесемочка торчала у нее из-под кофточки и смешно дрыгала от готовых прорваться всхлипов. Беспомощно она повела глазами по комнате, словно прощаясь со всем, что в ней было, и не выдержав, всхлипнула.

Незнакомец сдвинул на затылок лохматую шапку и досадливо почесал переносицу:

— Как это все неприятно!.. Послушайте… — он посмотрел на ширмы в углу, потом на Тусю, — может быть, вы пока там вот, в углу, ширмами как-нибудь. Пока, а там что-нибудь придумаем.

Туся тоже посмотрела на ширмочки, потом на незнакомца. У него был досадливо наморщен лоб.

— Я совсем не хочу выбрасывать вас на улицу! — добавил он.

Туся смахнула слезинки и, заметив торчавшую голубую тесемочку, поспешно спрятала ее.

— Давайте познакомимся, — вздохнул незнакомец, — как прикажете вас величать?

— Туся.

Подумавши, незнакомец спросил:

— Это… по-настоящему-то как?

Тусю все, всегда и везде звали Туся. А если и случалось где-нибудь в обществе кто-нибудь называл «Наталия Андреевна», Туся оглядывалась по сторонам, ища глазами Наталию Андреевну, и мило краснела, вспомнив, что Наталия Андреевна — это она, Туся…

И тут, не поняв сперва, чего от нее хочет этот незнакомый, в лохматой шапке, сероглазый человек, она долгое мгновение смотрела на него, недоуменно шевеля подкрашенным ртом. Потом торопливо сказала:

— Наталия Андреевна.

И так странны и чужды были для нее эти два слова.

— Ну, вот! А меня — Василий Петрович!

II

Лежа за ширмочками, Туся подсматривала в щель. Василий Петрович сидел у стола над толстой книгой. Туся, запоминая его профиль с четко изогнутым подбородком, спросила:

— Василий Петрович, который час?

— Два.

Василий Петрович не прибавил больше ни слова; шуршал страницами и накручивал на указательный палец русый вихор, а Туся была уверена, что после ее вопроса он заговорит с ней…

Из смежной комнаты доходил мерный, заглушенный стук чьих-то тяжелых шагов. Думая о другом, Туся невольно отмечала их одним и тем же счетом: два, два… два!.. Слышала мелкий торопливый бой маятника часиков, висевших над постелью.

«Почему он не такой?..» — думала Туся о Василии Петровиче и не доканчивала мысли. Ей хотелось сказать: «не такой, как Вова, Жорж», — но она чувствовала, что Вова и Жорж тут не к месту. Перебирала в уме других знакомых, тянулась глазами к фотографическим карточкам над туалетным столиком и опять обводила долгим, запоминающим взглядом профиль Василия Петровича. Наутро проснулась, разбуженная шипением примуса. Василий Петрович пил черный, как деготь, чай и, просматривая бумаги, совал их в старенький портфель.

— Василий Петрович, который час?

— Половина десятого.

Голос у Василия Петровича был густой, как мед. Попив чаю, он сунул в карман револьвер, забрал портфель и торопливо ушел. Когда хлопнула за ним калитка, в дверь к Тусе сунулось крысье лицо старушки-полковницы из комнаты напротив.

— Ушел? — шепотом спросила она.

— Ушел.

Полковница вошла и подозрительно посмотрела на деревянный диван, служивший Василию Петровичу постелью.

— Багаж-то у него какой есть?

— Портфель и во-он чемоданчик!

— Обедает-то где?

— А мне и в голову не приходило, Евдокия Борисовна, где же он, правда, обедает?! — искренне изумилась Туся.

— Все они, большевики, дома не обедают, боя-ятся! — осторожно зашептала полковница. — Боятся, мышьяку подсыплют им… Что ж, и не раздевается, когда спит-то?

— Нет, раздевается.

— Не пове-ерю! И не раздевается, они никогда не раздеваются, нехристи.

Крысье лицо с седыми усиками потемнело; сжав высохшие кулачки и положив их один на другой, полковница зашипела, смотря на образ в углу:

— Уж дожду-усь, дождусь, когда из них кишочки пускать будут!

Туся посмотрела на старенькую полковницу, и ей стало страшно. Она представила себе Василия Петровича лежащим на полу и кого-то, кто пускает из него кишочки. И просяще протянула:

— Не на-адо-о! Евдокия Борисовна, не на-до-о!

— Надо! Надо! Надо! — застучала кулачком о кулачок полковница. — Вы смотрите в оба, неспроста вселился он, неспроста.

III

По стене над туалетным столиком были размещены в три яруса фотографические карточки. Вверху висел в вишневой рамке корнет на вороном коне. Под ним — еще корнеты, поручики, юнкера; ниже — карточки актеров в задумчивых позах, и совсем низко, под актерами, — несколько дешевеньких фотографий людей в кожах. Эти три яруса карточек над туалетным столиком Туси были тремя эпохами ее жизни. За месяцами и годами шпорного звона, вечеров, свиданий и встреч наступили годы без кондитерских и балов, с ослеплыми без магазинов улицами, когда только у актеров остались смокинги и разглаженные брючки, и только в них еще, казалось, теплилась так внезапно отошедшая в прошлое прекрасная, блистающая огнями жизнь. Потом пришли люди чужие, незнакомые, в кожаных куртках и галифе, с витыми шнурами наганов. Они не сторонились при встрече и не говорили галантное: «Ах, простите!» От них пахло ветром и паровозом. Туся сперва пугалась их, но… под кожами стучало все то же глупое, а быть может, мудрое сердце человеческое.

— Почему вы никогда со мной не разговариваете? — повернулась Туся от туалетного столика к Василию Петровичу.

Василий Петрович только что пришел и возился у стола, вытаскивая из портфеля бумаги.

На вопрос Туси он посмотрел на нее так, как будто