будто интересуясь происходящим, солнце выглянуло из-за взлохмаченных тяжелых туч, пытаясь определить, зачем собираются здесь люди и что они намерены делать в этом бесприютном лесу.
И вдруг на опушке леса появилось кумачовое полотнище.
— Андрей Полагута, Андрей Полагута! — зашелестели в рядах красноармейцев взволнованные голоса, — Гляди, он уже сержант.
В крупной широкоплечей фигуре знаменосца, в его спокойной и уверенной осанке было что-то величественное.
— Ребята, да это же наше полковое знамя!
Полагута дошел до середины строя и, повернувшись лицом, медленно снял с плеча свежевыструганное древко знамени, бережно поставил наземь, будто это было не древко, а дорогой хрустальный стержень и его можно разбить.
К знамени подошли прихрамывающий полковник Канашов, батальонный комиссар Бурунов и стали по обеим сторонам знаменосца.
Ветер кинулся к порванному осколками и пулями полотнищу с темно-багровыми пятнами запекшейся крови, заколыхал, поднял это знамя, и Канашов невольно закрыл глаза.
— Товарищи бойцы и командиры! — прозвучал взволнованный голос Бурунова. — Сегодня в наш полк прибывает новое пополнение. Оно вольется в нашу боевую, дружную семью.
«Что он говорит? Какое пополнение, когда полк расформировывают?» — переглядывались между собой бойцы.
И дальше все, что видели ветераны полка, походило на волшебный сон.
Из глубины леса донеслось звонкое ржание, и вот из-за почерневшего частокола оголенных деревьев выскочила шестерка могучих, упитанных коней. Они легко, играючи, тащили за собой приземистое орудие с коротким, курносым стволом. Одно, другое, третье, четвертое… Это была полковая батарея.
И тотчас же с той стороны, откуда вынесли знамя, появились подразделения в новеньком обмундировании и снаряжении. Они проходили мимо присмиревших, изумленных бойцов и пристраивались на левом фланге полка. Минометчики — первые номера — несли на плечах пахнущие свежей краской темно-зеленые трубы, вторые номера — выпуклые сверху и ребристые снизу чаши плит, третьи номера звенели цепями двуноголафетов, похожих на большие циркули-измерители. Пулеметчики — первые номера — несли новые «максимы» с гофрированными кожухами, а плечи и спины вторых номеров оседлали станки.
Стояла настороженная тишина, от которой позванивало в ушах.
Комиссар говорил, а бойцы все — и молодые безусые хлопчики, вчерашние школьники, и усатые сибиряки-добровольцы, почтенные отцы семейства, и обожженные огнем войны ветераны полка, проливавшие кровь на полях сражений, — смотрели как завороженные на полковую святыню — знамя. Оно подчиняло их одной цели — служить делу защиты Родины.
Тяжелые следы войны покрыли это знамя неувядаемой славой, внушая бойцам невольное уважение и вселяя уверенность в его бессмертной силе. Эта сила помогала им покорно переносить все тяготы армейской жизни, она вела их вперед во имя победы!
— В последних боях на Днепре, — говорил Бурунов, — танки противника прорвались к командному пункту полка, пропало знамя. А потерять знамя — значит не жить части! Ибо мы с этой потерей теряем честь, позорим боевую славу полка… Но этого не случилось. Знамя не погибло… Мы гордимся нашими боевыми товарищами — командиром роты старшим лейтенантом Мироновым и командиром отделения сержантом Полагутой. Они спасли знамя!..
И если бы мог Миронов видеть сейчас глаза сотен незнакомых ему солдат, смотревших на это боевое знамя, он бы непременно написал хорошие стихи о знамени, которые так тогда и не написал.
Бойцы и командиры с гордостью и уважением смотрели на мощную фигуру знаменосца.
Когда порывы ветра ослабевали, знамя опускалось на широкое плечо Полагуты, будто желая отдохнуть, и нежно ласкалось к щеке, освещая лицо знаменосца отсветом пламени.
— За мужество и героизм, — звучал звонкий голос Бурунова, — проявленный Мироновым и Полагутой, перешедшими линию фронта со знаменем, они представлены к высокой правительственной награде — ордену Ленина.
— Товарищ комиссар, а где старший лейтенант Миронов? — выкрикнул сорвавшимся голосом боец Еж.
На него осуждающе посмотрели румяные, крепко сбитые молодые бойцы-сибиряки.
— Старший лейтенант Миронов ранен, — ответил Бурунов. — Он в госпитале…
Канашов пристально всматривался в лица стоявших против него бойцов и командиров, стараясь отыскать среди них ветеранов полка, и ему вдруг показалось, что знакомые лица редки. Его вдруг охватило беспокойство, и, желая проверить свои предположения, он подал команду:
— Товарищи бойцы и командиры, кто воевал под этим знаменем, — три шага вперед!..
И разом колыхнулась мощная стена, а на прежнем месте осталась пятая часть полка.
— Товарищи, — продолжал комиссар, — через несколько дней мы снова выступаем на фронт и пойдем в бой под этим священным знаменем, которое вручила нам партия, чтобы защищать честь, свободу и независимость нашей Родины! По установившейся в полку традиции, на строевом смотре в голове колонны со знаменем идет лучшее подразделение части. Сегодня это почетное право завоевала рота, командир которой вынес знамя с поля боя.
Комиссар подошел к знамени, сиял шапку, стал на колено и, взяв в руку конец знамени, поцеловал, а потом, выйдя на середину, подал команду: «Знамя — вперед!» Знаменосец поднял древко с земли и, сопровождаемый двумя ассистентами, вынес знамя на правый фланг полка.
Из строя вышел худощавый старший лейтенант с синеватым шрамом на лбу. Это был Сорока — новый командир роты, которой прежде командовал Миронов. Он расправил складки под поясным ремнем, строго оглядел бойцов, подал команду и вывел роту в голову колонны полка.
Полк тронулся торжественным маршем, проходя мимо командования. Кумачовое полотнище знамени, освещенное лучами солнца и подхваченное резким порывом ветра, заполыхало костром. Оно увлекло за собой грозную силу людей с оружием и боевой техникой. Теперь, говоря военным языком, это была подлинная воинская часть. Ее возродило к жизни знамя!.. В часть пришли новые защитники родной земли. Они пришли на смену погибшим, раненым, без вести пропавшим. Пришли продолжать сражение, защищать честь Родины.