- 1
- 2
- 3
- . . .
- последняя (72) »
Владимир Монастырев Ходи прямо, хлопец
Диспетчер Баранова
— Нам бы адвоката Петрова Андрея Аверьяновича… У двери в нерешительности стояли трое мужчин: чуть впереди — маленький, с невыразительным личиком, за ним — рослые, плечистые; один — в спортивной фуражечке, с лаковым козырьком, другой — с непокрытой головой, светловолосый, с выгоревшими бровями. — Я Петров, берите стулья, садитесь, — пригласил Андрей Аверьянович. Посетители забрали стулья от соседних столов и сели в ряд против Петрова, одинаково сложив руки на коленях. Руки были сильные, мозолистые, с толстыми поломанными ногтями, с неистребимыми следами машинного масла. — Давай. — Двое одновременно подтолкнули маленького. Тот вздохнул, откашлялся в кулак. — Вот какое у нас дело — с просьбой мы пришли… Шоферы мы, с автопарка. — Он назвал приморский город, где находился автопарк. — Пришли просить, чтобы вы взяли дело Барановой Клавдии. — Судить ее будут, — вставил светловолосый. — Стреляла она в одного типа, — добавил владелец спортивной фуражки. Он только что снял ее, обнажив круглую, с широкой лысиной голову. — Не насмерть, — поспешно вставил маленький, — но повредила. Говорят, срок дадут на всю катушку. — Мы от всех шоферов нашего автопарка пришли просить, — сказал светловолосый. — Там какая плата потребуется, мы все заплатим, даже аванс, если нужно… — А почему шоферы так хлопочут об этой Барановой? — спросил Андрей Аверьянович. — Человек хороший, — ответил светловолосый. Маленький счел нужным подтвердить. — Точно, хороший человек. Разобраться надо, по справедливости. Если уж она стреляла — значит, довели. Мы так считаем… Андрею Аверьяновичу понравились шоферы, он любил приморский город, в котором они работали, и дело представилось не ординарным. Он оформил поручение и на другой день не без удовольствия оставил тесную контору с желтыми столами.
Перед Андреем Аверьяновичем сидела женщина лет сорока, с крупным лицом, которое с первого взгляда показалось грубым и угрюмым. Но по мере того как Андрей Аверьянович привыкал к этому лицу, первое впечатление стиралось. И уже не казалась Клавдия Баранова угрюмой, скорее была она печальной. В свидетельских показаниях встречалось слово — «озлобленная», но не улавливал Андрей Аверьянович злых поток в ее речи, и глаза были не злые. Прошли перед следователем и другие свидетели, утверждавшие, что Баранова добра, отзывчива. Андрей Аверьянович скорее согласился бы с этой характеристикой, если б пришлось ему выбирать, чью принимать сторону. Но он пришел сюда не затем, чтобы с кем-то согласиться или не согласиться, а для того, чтобы узнать жизнь женщины, которая сидела перед ним в этой пустой, унылой комнате с зарешеченными окнами. Андрей Аверьянович знал о ней уже немало: он не только изучил протоколы допросов и документы, находившиеся в деле, но и побывал за перевалом, на стройке, где Баранова работала диспетчером. И теперь, когда Клавдий рассказывала о тех или иных событиях, он не просто фиксировал факты, но и представлял себе картину происходящего. …Шофер Карасиков сидел в кабине самосвала, приоткрыв дверцу, свесив ногу в резиновом сапоге. На Клавдию не смотрел. — Не поеду, — твердил он. — Не поеду — и все. — Ну как же ты не поедешь? — урезонивала его Клавдия. — Тебя же сюда работать прислали, а не баклуши бить. — Под грунт не поеду. Сказал — и точка. — А сейчас надо именно под грунт. Все машины заняты, а твоя свободна, кого же еще… — Ты диспетчер, ты и думай — кого, а от меня отскочь. — И уже совсем издевательским тоном добавил: — Я сегодня машину помыл, поняла? Клавдия повернулась и, не разбирая тропки, по развороченному чернозему пошла к приземистому бараку. В барак не вошла — вбежала. Не спросясь у секретарши, рванула обитую клеенкой дверь с табличкой: «Начальник строительно-монтажного управления». Кирилл Андреевич Буртовой сидел за письменным столом, склонив лобастую голову к левому плечу, и писал. Клавдия тихо прикрыла за собой дверь и остановилась у порога. Начальник быстро, исподлобья взглянул на нее и, не отрываясь от дела, спросил: — Что у тебя? — Не слушаются… Не выполняют моих распоряжений, — начала Клавдия. — Кто не выполняет? — Буртовой воткнул авторучку в подставку и поднял голову. — Шоферы. Направляю Карасикова под грунт, а он не едет. Не хочет. Буртовой посмотрел в окно. За мутными стеклами виднелся лесистый склон, зимний, голый. — Вот что, — вздохнув, сказал Буртовой, — если ты думаешь, что я за тебя шоферов буду уговаривать, ошибаешься. Не можешь — иди пыль с пряников сдувать. А тут надо авторитет иметь. Клавдия больно закусила губу, чтобы не разреветься: уж очень обидно он все это сказал. Спиной она открыла дверь и услышала на прощание: — Авторитет сам не придет к тебе, за него драться надо. Секретарша осуждающе посмотрела Клавдии вслед: бешеная, туда — нахалом, оттуда — как угорелая. А Клавдия, опять не разбирая дороги, меся кирзами густую грязь, бежала обратно к машине, в которой Карасиков, развалясь на сиденье, сосал сигаретку. — Поезжай немедленно под грунт! — крикнула ему Клавдия, подбежав к самосвалу. — Опять ты? — подосадовал шофер. — Иди-ка ты отсюда… — И дал такой адрес, что Клавдия задохнулась от негодования. Он хотел захлопнуть дверцу кабины, но не успел: Клавдия, ступив на подножку, схватила ручку и рванула дверцу с такой силой, что Карасиков, как мешок, вывалился из кабины. — Ах ты з-заморыш! — крикнула в лицо опешившему шоферу Клавдия. — Ты меня еще и посылаешь!.. Она ухватила его за лацканы пиджака одной рукой, а другой, широко размахнувшись, ударила по лицу. Рука у нее была тяжелая, а Карасиков мелковат в кости, и если бы Клавдия не удержала его за грудки, он, наверное, упал бы от такого удара. Но она держала и не дала ему упасть, размахнулась в другой раз, но ударить не смогла — руку перехватил Буртовой. Он шел за Клавдией, только не по дороге, а по тропке. К самому началу не успел. — Не в прямом смысле драться я тебе советовал, — сказал он, не отпуская ее руки, — а в переносном. Карасиков юркнул в кабину и уже оттуда торопливо проговорил: — Я поеду, сейчас поеду… — Отпустите руку, — сказала Клавдия тихо. Буртовой отпустил. — Путевку, — потребовал он у шофера. — Товарищ начальник… — начал было Карасиков. — Путевку! Шофер сделал страдальческую гримасу и подал путевку. Положив ее на крыло
- 1
- 2
- 3
- . . .
- последняя (72) »