Габриэль навещал мистера Хикса два года назад и теперь без труда нашел его дом, окруженный грушевым садом. Дверь ему открыла миссис Хикс, и по ее лицу он сразу понял, что случилась какая-то беда. Она ввела гостя в дом, усадила за стол и печально указала на потолок.

— Второй день лежит в лихорадке. Бредит, дрожит, теряет сознание. Видимо, малярия. Она нападала на него и раньше, но таких сильных приступов еще не было. Сегодня обещал приехать врач. Вчера вся наша квакерская община молилась о выздоровлении.

Габриэль смотрел на нее в растерянности. Волшебная труба ни разу не дала ему сигнала о такой опасности. Что предпринять? Найти другого посланца? Но мистер Гамильтон умолял не только о скорости, но и о секретности. Депеша была слишком важной. Если она попадет в руки недоброжелателей, они просто уничтожат ее и никто ничего не узнает. Поплыть вверх по реке на пассажирском шлюпе? На это уйдет несколько дней. Нет, видимо, придется продолжать путь самому — другого выхода он не видел.

Миссис Хикс настояла, чтобы он хотя бы съел яичницу и выпил стакан сидра. Нарисовала ему на листе бумаги дорогу, мосты и переправы, которые доведут его до Территауна. Как ехать дальше на север, она не знала. Да, лошадь ему, скорее всего, удастся нанять на почтовой станции, она расположена рядом с пристанью. Да, оттуда же можно отправить домой письмо с сообщением о том, что поездка затягивается.

Когда Габриэль вышел из дома Хиксов, солнце уже припекало не на шутку. Он попытался вглядеться в свою волшебную трубу. Что еще поджидает его на пути в восемьдесят или больше миль через густые леса, покрывающие левый берег Гудзона? Труба не смогла разглядеть ничего, кроме причудливых облаков, плывущих в равнодушной синеве.

Утром 2 июля председательствующий, губернатор Клинтон, объявил, что считает конвенцию законченной. За две недели было произнесено и выслушано достаточно речей, все имели возможность высказаться. После перерыва на ланч вопрос о ратификации будет поставлен на голосование. Если кто-то желает внести последние комментарии, он имеет время до полудня.

Все головы повернулись к Гамильтону.

Но он молчал.

Зачем сотрясать воздух впустую? Он уже произнес все речи, высыпал все аргументы. Взывал, доказывал, умолял. Но был ли среди делегатов хоть один, кого ему удалось переубедить? Судя по закулисным разговорам, сторонники Клинтона по-прежнему превосходили федералистов вдвое.

Вчера он сказал уезжавшему Роберту Тропу, что признает свое поражение. Восемь месяцев они с Джеймсом Мэдисоном вели эту войну, бомбардировали умы читателей пламенными призывами таинственного Публиуса. За это время он забросил семью, забросил адвокатскую практику, влез в долги. С него довольно. Он имеет право вернуться к нормальной жизни, обнять Элайзу, детей, спокойно открыть какой-нибудь том о политических баталиях веков минувших.

Обедать он ушел в дальнюю таверну, расположенную на берегу реки. Ему не хотелось никого видеть. Блестящая рябь возвращала душе покой, способность уноситься мыслями в мир смутных грез и надежд. Вон на другом берегу зеленеет холм, расчерченный ровными линиями виноградника. Разве не грезы и надежды манили неведомого фермера, решившегося высадить на своей земле гостя из Средиземноморья?

Да, пора было возвращаться домой. Он расскажет обо всем происходившем Элайзе, и она пустит в дело свой талант утешения. Не сочувствием к нему, не состраданием, но яростными, язвительными атаками на его врагов. О, она умела находить обвинения и эпитеты для тех, кто посмел выражать несогласие с ее мужем: «Тупица, невежда, подкаблучник у жены, проворовавшийся, трусливое ничтожество, безмозглый негодяй». А потом, быть может, снова приплывет из Англии Анджелика. В последних письмах к сестре она выражала такую нежность к ним обоим, что ему начинали мерещиться какие-то несбыточные картины жизни втроем, в уединенном поместье в Катскильских горах, вдали от городов, сочащихся жадностью, тщеславием, злословьем. Жил же библейский Яков в мирном супружестве с двумя сестрами — Лией и Рахилью. Почему нельзя последовать его примеру?

Идя обратно к зданию суда, он издали заметил путника, ведущего лошадь в поводу. Оба были покрыты пылью и царапинами, на лбу человека алел свежий солнечный ожог. Невозможно было понять, кто больше измучен дальней дорогой — всадник или конь.

Гамильтон вгляделся.

Потом ускорил шаг.

Потом побежал.

— Габриэль?! Ты?! Что? Что ты привез?

Габриэль с трудом растянул потрескавшиеся и пересохшие губы в улыбку.

— От мистера Мэдисона… Срочная депеша… Вирджиния ратифицировала…

Впоследствии Гамильтон корил себя за то, что не сумел довести новость до собрания с подобающим театральным эффектом. Нужно было бы дождаться, когда все рассядутся по местам. И Клинтон объявит о начале голосования. И лишь тогда поднять руку и с небрежным видом заявить: «Я тут только что получил письмецо… Мне кажется, оно может заинтересовать собравшихся… Будет ли мне позволено огласить его?»

Вместо этого он просто ворвался в зал, размахивая депешей и крича:

— Из Ричмонда! От Мэдисона!.. С подписью и печатью!.. Вирджиния утвердила проект конституции!..

Но и без театральных эффектов послание, доставленное Габриэлем Редвудом в последний момент, сделало свое дело.

Сторонники Гамильтона возликовали, противники впали в растерянность, сами потребовали продолжения дебатов. Присоединение Вирджинии к союзу в корне меняло расстановку сил. Конвенция штата Нью-Йорк возобновилась и продолжалась еще три недели. На заключительном голосовании проект был одобрен, хотя и с ничтожным перевесом: тридцать голосов — за, двадцать семь — против.

Октябрь, 1788

«В своем письме, дорогой сэр, Вы поднимаете вопрос о желательности выдвижения моей кандидатуры на пост президента. Любые мои высказывания на эту тему легко могут быть истолкованы как тщеславие, поэтому я предпочитаю хранить молчание. Вы имели возможность хорошо узнать меня за многие годы, так что в отличие от других Вы поверите, когда я скажу, что назначение на этот пост будет принято мною с величайшей неохотой. Если я соглашусь принять его, это будет сделано лишь с желанием оказать посильную помощь делу общего благоденствия и с надеждой на то, что, как только нужда в моем участии отпадет, мне будет позволено снова удалиться на покой».

Из письма Вашингтона Александру Гамильтону

Весна, 1789

«Известие о своем избрании на пост президента Соединенных Штатов Вашингтон получил на своей ферме в Вирджинии и вскоре выехал в направлении Нью-Йорка. По дороге его встречали толпы людей, желающих увидеть своего героя.