переговаривались на добром десятке языков.
Андрей не смог протиснуться вперед, ждал на палубе. Таинственную находку подняли на борт, уложили на носилки. Спасенная лежала недвижно, укрытая одеялом, а сверху — матросским бушлатом. Андрей разглядел смерзшиеся пряди длинных волос, кожу цвета нетронутого снега и огромные черные глаза вполлица.
— Посторонитесь! — зычно каркал второй помощник. — Ну же, товарищи! Леди, мистеры, херры! Телеграфируем, начнем расследование, разберемся, оповестим, а сейчас по каютам, пострадавшей нужна медицинская помощь!
— С дороги, молодой человек, — просипел милейший Петр Маркович, главврач судовой больницы, едва поспевающий вслед за носилками.
Андрей механически шагнул назад, и в этот момент безучастный взгляд огромных глаз уперся в него. И тут же изменился, что-то мелькнуло в черной глубине.
Девушка на носилках резко села, так что одеяло упало, обнажив небольшую белоснежную грудь с темными сосками и глубокую круглую рану под ключицей. Губы спасенной дрогнули, округлились, будто она пыталась что-то сказать, позвать Андрея по имени, но звук не шел, и, рванувшись, она бессильно повалилась навзничь.
— Знать ее вы, да? — ошеломленно спросил японский океанограф Амида Куроки, когда процессия с носилками исчезла из виду.
— Впервые вижу, — ответил Андрей ему в тон. — Я.
Следующие сутки «Георгий Богданов» трудолюбиво вспахивал ледяное поле, оставляя за кормой узкую черную борозду. Откуда взялась обнаженная девушка, выяснить не удалось. Льдина, с которой ее сняли, откололась и перевернулась, скрыв следы, если они там и были. Сообщений о терпящих бедствие судах, экспедициях или самолетах не поступало. Никакого логического объяснения появлению измученной (шептались, что у нее еще и на спине две рваные раны) и раздетой девушки у кромки льда предложить никто не мог. — Инопланетяне, — предположил канадец. — У нас в Ванкувере в прошлом году троих похитили, огни были в небе. Потом вернули. Без памяти. — Вряд ли, — протянула Ингрид. Она была за ужином непривычно задумчива, куталась в свитер. — Скорее всего, девушка — жертва мужского насилия и жестокости. И посмотрела на Андрея так, что он поперхнулся кофе. Капитан передал обращение по громкой связи — уверял, что все меры приняты, расследование проводится, медицинский уход новой пассажирке обеспечен. До вечера Андрей промаялся, не находя себе места из-за тревожного, гнетущего чувства. Потом решительно зашагал к судовой больнице на третьей палубе. — Хоть караул выставляй, — сказал, утирая взмокший лоб, Петр Маркович. — Идете и идете. Всем любопытно. Но вас пущу ненадолго, — я же видел, как она на вас на палубе отреагировала. Девушка не в себе, реакции заторможены, а процесс заживления ран идет с необыкновенной скоростью, никогда такого не видел. С утра были свежие, а сейчас в нижних слоях уже рубцуется… Андрей шел за ним, пытаясь улучить секунду и спросить… — Заговорила, да очень хрипло и медленно. Имя вроде бы свое вспомнила — Саша, говорит. Александра. Русская. Александра, русская, лежала на больничной койке, отвернувшись к стене. Андрей в нерешительности потоптался на пороге узкой полутемной палаты, затем несмело шагнул внутрь. Внезапно стало неуютно и тягостно, кожу продрало ознобом, будто что-то холодное, враждебное, угрожающее исходило от скорчившейся под казенным одеялом фигурки. — Поосторожнее с нею, — донесся из-за спины голос главврача. — И свет включите. Андрей щелкнул выключателем. Саша дернулась на койке, вскинулась и застыла. Огромные черные глаза стали, казалось, еще больше. — Не Коля, — прошептала девушка хрипло. — Вы старше… Другой… Кто вы? Усилием воли Андрей взял себя в руки, подавил навязчивое ощущение исходящей от тоненькой девчонки угрозы. — Андрей Гаевский, — выдохнул он, — гидрограф. Я вам кого-то напоминаю? Она кивнула, осмотрела больничную каюту как-то затравленно. Андрей ободряюще улыбнулся. — Вы в безопасности, — сказал он мягко. — Петр Маркович говорит — раны быстро затягиваются. Вы на борту нашего советского атомохода «Георгий Богданов»… Мы… — На борту чего? Кого?! — с ужасом вскрикнула Саша. Ни враждебности, ни опасности в ней больше не было. Андрея окатило жалостью. Девушка напугана, понял он. Ей страшно, смертельно страшно. Он шагнул вперед и присел на корточки, глядя на нее снизу вверх. — «Богданова», — мягко сказал он. — Судно названо в честь знаменитого полярника. — Знаменитого… — эхом повторила Саша. — Ну да. Загадочно пропавшая восемьдесят лет назад экспедиция к Северному полюсу. Считается, что весь экипаж «Персея» погиб во льдах. Их чтут, как смельчаков и первопроходцев… — Боже мой, — пролепетала Саша, поднимая руку ко рту. — Боже… Она закусила ладонь, из уголков глаз стрельнули слезы, набухли, покатились по щекам. Андрея проняло, пробило этими слезами, прожгло, он сам едва не заплакал от сострадания и жалости. — Ну что ты, девочка, что ты, милая, — несвязно забормотал он, не заметив, что перешел на «ты». — Все обойдется, все будет хорошо, вот увидишь, — он нашел Сашины ладони, обхватил их пальцами — холодные как лед, нет, еще холоднее. — Я здесь, моя хорошая, я с тобой. Все будет… Саша вырвала руки, отчаянно замотала головой. — Вы должны меня убить, — сказала она, легла, отвернулась к стене и накрылась одеялом с головой. — Что?! Что я должен? Саша не ответила, только поглубже спряталась в одеяло.
— Счастливо оставать себя, — Амида Куроки помахал рукой и ловко скользнул через люк в гондолу. В первое батискафное погружение вместе с японцем отправлялись канадский гидробиолог Джеффри и германский подводник Карл. Тощий нескладный канадец, сосед Андрея в ресторане, был общителен и улыбчив. Немец, круглолицый курносый атлет, напротив — мрачен и немногословен. Поговаривали, что за плечами у него не один десяток погружений к затонувшим судам и не одна дюжина покойников, вытащенных из затопленных трюмов. Под водой батискафу предстояло провести семь часов. Высыпавшие на лед пассажиры, отчаянно бравируя, прохаживались по самому краю прорубленной во льду полыньи. Андрей угрюмо стоял в стороне — ночью он не сомкнул глаз, думая о девочке, которая просила себя убить. Под утро, осатанев от одиночества, постучался в каюту Игнрид. — Нежданный гость, — датчанка приоткрыла запертую на цепочку дверь. — И незваный. Дорога лошка к обеду, так, кажьется? Извини, свьято место заньято. Дверь захлопнулась. Андрей отправился восвояси. Всякий раз, как он
Следующие сутки «Георгий Богданов» трудолюбиво вспахивал ледяное поле, оставляя за кормой узкую черную борозду. Откуда взялась обнаженная девушка, выяснить не удалось. Льдина, с которой ее сняли, откололась и перевернулась, скрыв следы, если они там и были. Сообщений о терпящих бедствие судах, экспедициях или самолетах не поступало. Никакого логического объяснения появлению измученной (шептались, что у нее еще и на спине две рваные раны) и раздетой девушки у кромки льда предложить никто не мог. — Инопланетяне, — предположил канадец. — У нас в Ванкувере в прошлом году троих похитили, огни были в небе. Потом вернули. Без памяти. — Вряд ли, — протянула Ингрид. Она была за ужином непривычно задумчива, куталась в свитер. — Скорее всего, девушка — жертва мужского насилия и жестокости. И посмотрела на Андрея так, что он поперхнулся кофе. Капитан передал обращение по громкой связи — уверял, что все меры приняты, расследование проводится, медицинский уход новой пассажирке обеспечен. До вечера Андрей промаялся, не находя себе места из-за тревожного, гнетущего чувства. Потом решительно зашагал к судовой больнице на третьей палубе. — Хоть караул выставляй, — сказал, утирая взмокший лоб, Петр Маркович. — Идете и идете. Всем любопытно. Но вас пущу ненадолго, — я же видел, как она на вас на палубе отреагировала. Девушка не в себе, реакции заторможены, а процесс заживления ран идет с необыкновенной скоростью, никогда такого не видел. С утра были свежие, а сейчас в нижних слоях уже рубцуется… Андрей шел за ним, пытаясь улучить секунду и спросить… — Заговорила, да очень хрипло и медленно. Имя вроде бы свое вспомнила — Саша, говорит. Александра. Русская. Александра, русская, лежала на больничной койке, отвернувшись к стене. Андрей в нерешительности потоптался на пороге узкой полутемной палаты, затем несмело шагнул внутрь. Внезапно стало неуютно и тягостно, кожу продрало ознобом, будто что-то холодное, враждебное, угрожающее исходило от скорчившейся под казенным одеялом фигурки. — Поосторожнее с нею, — донесся из-за спины голос главврача. — И свет включите. Андрей щелкнул выключателем. Саша дернулась на койке, вскинулась и застыла. Огромные черные глаза стали, казалось, еще больше. — Не Коля, — прошептала девушка хрипло. — Вы старше… Другой… Кто вы? Усилием воли Андрей взял себя в руки, подавил навязчивое ощущение исходящей от тоненькой девчонки угрозы. — Андрей Гаевский, — выдохнул он, — гидрограф. Я вам кого-то напоминаю? Она кивнула, осмотрела больничную каюту как-то затравленно. Андрей ободряюще улыбнулся. — Вы в безопасности, — сказал он мягко. — Петр Маркович говорит — раны быстро затягиваются. Вы на борту нашего советского атомохода «Георгий Богданов»… Мы… — На борту чего? Кого?! — с ужасом вскрикнула Саша. Ни враждебности, ни опасности в ней больше не было. Андрея окатило жалостью. Девушка напугана, понял он. Ей страшно, смертельно страшно. Он шагнул вперед и присел на корточки, глядя на нее снизу вверх. — «Богданова», — мягко сказал он. — Судно названо в честь знаменитого полярника. — Знаменитого… — эхом повторила Саша. — Ну да. Загадочно пропавшая восемьдесят лет назад экспедиция к Северному полюсу. Считается, что весь экипаж «Персея» погиб во льдах. Их чтут, как смельчаков и первопроходцев… — Боже мой, — пролепетала Саша, поднимая руку ко рту. — Боже… Она закусила ладонь, из уголков глаз стрельнули слезы, набухли, покатились по щекам. Андрея проняло, пробило этими слезами, прожгло, он сам едва не заплакал от сострадания и жалости. — Ну что ты, девочка, что ты, милая, — несвязно забормотал он, не заметив, что перешел на «ты». — Все обойдется, все будет хорошо, вот увидишь, — он нашел Сашины ладони, обхватил их пальцами — холодные как лед, нет, еще холоднее. — Я здесь, моя хорошая, я с тобой. Все будет… Саша вырвала руки, отчаянно замотала головой. — Вы должны меня убить, — сказала она, легла, отвернулась к стене и накрылась одеялом с головой. — Что?! Что я должен? Саша не ответила, только поглубже спряталась в одеяло.
— Счастливо оставать себя, — Амида Куроки помахал рукой и ловко скользнул через люк в гондолу. В первое батискафное погружение вместе с японцем отправлялись канадский гидробиолог Джеффри и германский подводник Карл. Тощий нескладный канадец, сосед Андрея в ресторане, был общителен и улыбчив. Немец, круглолицый курносый атлет, напротив — мрачен и немногословен. Поговаривали, что за плечами у него не один десяток погружений к затонувшим судам и не одна дюжина покойников, вытащенных из затопленных трюмов. Под водой батискафу предстояло провести семь часов. Высыпавшие на лед пассажиры, отчаянно бравируя, прохаживались по самому краю прорубленной во льду полыньи. Андрей угрюмо стоял в стороне — ночью он не сомкнул глаз, думая о девочке, которая просила себя убить. Под утро, осатанев от одиночества, постучался в каюту Игнрид. — Нежданный гость, — датчанка приоткрыла запертую на цепочку дверь. — И незваный. Дорога лошка к обеду, так, кажьется? Извини, свьято место заньято. Дверь захлопнулась. Андрей отправился восвояси. Всякий раз, как он