государства при общем положении в мире.

С этим разделом постепенно угасла не только общность интересов, связывавшая оба государства, но и их взаимное благотворное влияние. Если прежде Восток и Запад дополняли друг друга, то теперь они в своем развитии вынуждены были опираться только на собственные силы.

Вследствие этого в Византии восточные традиции, преобладавшие здесь и прежде, быстро заняли преимущественное положение. Еще в царствование Аркадия (394–408 гг.) проявились пагубные последствия разделения государства: с одной стороны, внешне они сказались в небывалом размахе придворного великолепия, а с другой стороны, внутренне, — в установлении серальского правления, осуществлявшегося евнухами и женщинами.

После его смерти управление государством перешло в руки царедворца Атремия и его жены Пульхерии. На протяжении ее двадцатичетырехлетнего правления и в дальнейшем восточные обычаи так крепко укоренились в народе, что вытеснили последние остатки римских традиций.

Рис. 3

При таких сложных обстоятельствах воцарился император Юстиниан (рис. 3, монета Юстиниана; рис. 6, Юстиниан и Феодора). Ему, как сыну своего века, оставалось только установить определенный порядок в закоснелом и разъединенном укладе тогдашней жизни.

За продолжительное время своего царствования (527–565 гг.) ему удалось настолько укрепить государственные устои, что составленные им институции (руководство к праву) сохранили силу в Византийской империи вплоть до ее падения.

Различные постановления, принятые еще до его воцарения и затруднявшие как внутреннее, так и внешнее управление, торговые отношения, промышленность и пр. были им сведены в одно общее уложение. При этом превыше всего ставились священная особа императора и его двор как средоточие государственной власти. Хотя при этом общее положение государства значительно укрепилось, а благосостояние граждан существенно возросло, новые порядки весьма стесняли его самостоятельное развитие.

Правление его племянника и преемника Юстина II (565–574 гг.) было ознаменовано различными бедствиями. Тиберий, наследовавший ему, хотя и отличался большим благородством характера, но вскоре, проявив полную неспособность к управлению страной, передал скипетр энергичному и строгому Маврицию, процарствовавшему с 582 по 602 г.

Тот был свергнут армией, поставившей на его место Фоку, запятнавшего свое правление (602–610 гг.) самыми жестокими притеснениями, которым он немилосердно подвергал своих подданных. На протяжении этой смены правителей, завершившейся насильственной смертью Фоки (610 г.), были постепенно утрачены многие из областей, завоеванных Велизарием в царствование Юстиниана, в том числе вся Италия. Кроме того, на востоке для империи был уготован еще более губительный удар.

Вскоре после воцарения Ираклия (610–641 гг.) персам и аварам удалось завоевать всю Восточную Римскую империю за исключением Византии, некоторых земель в Африке и Италии и нескольких мелких азиатских приморских городов. Прибавим к этому, что вскоре после Ираклия, к концу VII века, произошло разделение церквей на греческую и латинскую.

Рис. 4

При таких обстоятельствах византийские традиции, страдавшие внутренним застоем, окончательно утратили всякую способность к дальнейшему развитию. Замкнувшись в себе, византийцы попытались хотя бы сохранить свою прежнюю форму как образец. Так продолжалось долгое время — от смерти Ираклия (641 г.) и вплоть до Исаакия Ангелоса (1185 г.) и завоевания Константинополя крестоносцами (1204 г.).

Важнейшим событием в этот «период мрака» стал горячий спор, затеянный во время правления Льва III Исавра (717–741 гг.) по вопросу использования икон при христианском богослужении. Этот спор продолжался 120 лет, вызвал кровавые волнения и окончательно завершился упомянутым выше разделением церквей. После этой схизмы (церковного раскола) Римские Папы приняли покровительство франкских королей.

К исходу борьбы за иконы, с воцарением Феофила (829–842 гг.) несколько оживился интерес к духовным вопросам. Этот правитель, при всей своей жестокости, покровительствовал наукам и художествам. Ведя с арабами мелкие войны, он в то же время пытался заимствовать восточные традиции и окружить себя таким же блеском, каким отличался двор династии Аббасидов.

С этой целью он приглашал к себе ученых мужей и специалистов, сведущих в технических науках. Впрочем, эти старания обусловливались сугубо личными интересами и касались лишь тесного круга приближенных к императору лиц. Вряд ли они оказали существенное влияние на общее положение в стране. Даже по отношению ко двору все принятые им нововведения проявились только в подражании и заимствовании порядков аббасидского двора.

С покорением Древней Византии франкскими князьями, которые, разделив между собой добычу, избрали в императоры Балдуина I, постепенно иссякла мощь бывшей Империи.

Византийские традиции в то же время сохранились, замкнулись сами в себе и утратили способность воспринимать посторонние воззрения и нравы, принесенные на Восток франками. Если иностранное влияние и имело некоторое значение благодаря обширным торговым отношениям, то только в тех небольших областях, которые при разделе государства достались венецианцам и где установилось прочное правление.

После этого в Византии настало смутное время, которое длилось до тех пор, пока она не оказалась под властью греческой династии в лице храброго и опытного в государственных делах Михаила Палеолога. Этому императору государство было обязано избавлением от иноземных захватчиков (1259 г.) и завоеванием многих областей на западе, прежде отобранных. Однако все эти успехи не смогли вырвать страну из оцепенения.

В таком положении, усугубившемся после смерти Палеолога при его преемнике Андронике (1282–1332 гг.), государство существовало без изменений вплоть до завоевания его османами в 1453 году.

Одежда

Меры, предпринятые Константином Великим для заселения учрежденной им столицы, были причиной перенесения туда италийских обычаев, одежды и мод. Насколько последние в это время отличались от чисто греческой одежды, теперь уже нельзя определить из-за недостатка соответствующих греческих памятников.

Торговые отношения Византии распространялись до самых крайних границ