на какое ложно ссылалась мама в разговоре с братом. И вот с расстройства мама позвонила мне рассказать, как они с папой расстроены из-за моего брата, и тем вызвала расстройство уже у меня, хоть и не такое сильное и совсем иного свойства, чем расстройство, испытываемое теперь папой с мамой, и специфическое расстройство, предвосхищаемое папой, и расстройство, на которое ложно ссылалась мама.

Когда я все это пересказываю мужу, его я тоже расстраиваю, причем сильней, чем расстроена сама, и это совсем не такое расстройство, как у мамы с папой, и не такое, какое предвосхищал один из них и на какое ложно ссылался другой. Муж расстроился из-за того, что мама отвергла помощь брата и тем его расстроила, а потом рассказала мне о своем расстройстве и тем расстроила меня больше даже, он говорит, чем я могу себе представить, но еще сильней он расстраивается из-за того, что вечно она всех расстраивает, причем не только брата, но и меня, расстраивает даже больше, чем я предполагаю, и чаще, чем я думаю, и, когда он мне все это объясняет, я опять расстраиваюсь, но это совсем иного свойства расстройство и совсем иной степени, чем то расстройство, какое вызвал у меня разговор с мамой, потому что теперь я расстроена уже не только из-за себя самой и брата, не только из-за папиного предполагаемого специфического расстройства и того расстройства, какое он чувствует теперь, но из-за мамы, которая сейчас, да и всегда, вечно всех расстраивает, как справедливо говорит мой муж, хотя сама она при этом обычно не так уж расстроена.

Одиночество

Никто мне не звонит. И, все время сидя дома, не станешь прослушивать автоответчик. А вот я выйду, и, пока меня не будет, кто-то, глядишь, и позвонит. А потом я вернусь домой и прослушаю автоответчик.

Бессонница

Сожжение членов семьи

Сперва они ее сожгли — в прошлый месяц дело было. В общем-то, две недели назад. Теперь они его морят голодом. Когда умрет, они его тоже сожгут.

Да уж, хорошенькое дело. Сжигать членов своей семьи, да еще летом.

«Они», конечно, тут разные совсем. «Они» ее сожгли где-то у черта на рогах. А «они», которые здесь его голодом морят, это уже другие.

Погодите. Они же должны были морить его голодом, но теперь они его кормят.

Они его кормят вопреки указаниям врача?

Да. Мы решили — ладно, пусть он умирает. Так доктора посоветовали.

Он болел?

Нельзя сказать, чтобы уж так болел.

Он не болел, но они хотели, чтоб он умер?

Он как раз был болен, воспаление легких у него было, но он пошел на поправку.

Он пошел на поправку, и тут они захотели, чтоб он умер?

Ну, он старый был, им не хотелось снова лечить его воспаление легких.

Они думали, для него же самого лучше умереть, чем снова заболеть?

Ну. А потом в доме для престарелых по ошибке ему принесли завтрак. Видно, указаний врача не получили. Да еще нам говорят: «Он отлично позавтракал!» И это тогда как раз, когда мы приготовились к тому, что сейчас он начнет умирать.

Ладно. Они получили указание. Больше они его не кормят.

Все опять идет по графику.

Ему придется умереть, рано или поздно.

У него уйдет на это несколько дней.

Но еще не было ясно, когда он умрет, и они дали ему этот завтрак. Он его съел. И, они еще сказали, с удовольствием! Теперь уж — какая еда! Он не просыпается даже.

Спит, значит?

Ну, не то чтобы. Глаза у него приоткрыты, чуть-чуть приоткрыты. Он не видит ничего — глаз не поворачивает. И он не станет отвечать, если вы с ним заговорите.

Но вы не знаете, сколько времени это займет.

Через несколько дней после этого его сожгут.

После чего?

После того, как он умрет.

И вы им дадите его сжечь.

Мы их попросим его сжечь. Мы даже за это им заплатим.

Так почему бы сразу его не сжечь?

До того как он умрет?

Нет, нет. Вот вы почему сказали «через несколько дней после этого»?

По закону, нам придется выждать по крайней мере сорок восемь часов.

Даже когда речь идет о старом безобидном счетоводе?

Не такой уж он был и безобидный. Подумайте о заявлении, которое он оставил.

То есть если он умрет в четверг, его нельзя будет похоронить до понедельника.

Когда умрет, его увезут. Подержат где-то, а потом увезут куда-то и там похоронят.

А кто поедет с ним, кто его проводит, когда он умрет? В общем-то никто.

Никто с ним не поедет?

Ну, кто-то его заберет, но это лицо нам незнакомо. Вам незнакомо это лицо?

Работник по найму.

И, небось, среди ночи?

Да.

И вы, небось, не знаете даже, куда его повезут?

Не знаем.

И так-таки никто, значит, ему не составит компании? Ну, он ведь будет уже неживой.

И, значит, по-вашему, это будет неважно.

Его в гроб положат?

Нет, в картонную коробку, в общем.

В картонную коробку?

Да, в маленькую такую. Узкую и маленькую. Она мало весила, даже с ним внутри.

Он такой маленький был?

Да нет. Но с возрастом он усох. И стал легче. Но все-таки уж не до такой степени.

И он, по-вашему, точно был в этой коробке?

Был.

Вы заглядывали?

Нет.

Почему же это?

Нам не предоставили такой возможности.

Выходит, в картонной коробке сожгли нечто, и вы верите, что это был ваш отец?

Да.

И сколько времени это длилось?

Много часов подряд.

Сжигание счетовода! Какая торжественная церемония!

Мы не знали, что это будет картонная коробка. Мы не знали, что она будет такая легкая и маленькая.

Вот это был «сюрприз».

Не знаю, куда он делся, когда умер. Интересно, где он теперь?

И вы теперь это спрашиваете? Почему же вы раньше не спросили?

Ну, вопросы были. Ответа не было. Но сейчас это более актуально.

«Актуально»!

Мне хотелось думать, что еще он где-то близко, нет, правда, хотелось верить. Если он близко, он, по-моему, где-то тут витает.

Витает?

Ну, не ходит же он. Так его и вижу — парит в нескольких метрах от земли.

И вы говорите «Так его и вижу» — и вы можете сидеть в удобном кресле и говорить, что вы «его видите». Ну и где же он, по-вашему?

Но если он где-то рядом, витает, он такой, каким он раньше был, или такой, каким сделался к концу? Раньше он был в твердой памяти. Восстановил он ее, прежде чем вернуться? Или он такой, как