- 1
Максим Максименко Шерстяной волчок
У бабушки Акулинки связался шерстяной волчок. И сама не заметила, а вот, смотри — волчок. Лохматый, скалозубый, с длинным хвостом, таких, поди, у настоящих волков и не бывает. Бабка всплеснула руками и засмеялась. Уже совсем было собралась распустить его, но волчок жалобно блеснул в ее сторону черными пуговками глаз, и бабка невольно опустила спицы. — Да мало ли варежек на свете! — вдруг сказала Акулинка, поглаживая волчка. И опять рассмеялась. «Да, слаба Акулинка на голову стала, — подумала она, прижимая волчка к морщинистой щеке, — совсем к старости одурела». У колодца Акулинка встретила деда Акима. — Все хромаешь, Акулинка? — хохотнул он. — Гляди, как бы самого Господа Бога не пережить! — Тьфу, — с сердцем плюнула Акулинка, — глаза б мои на тебя не глядели! Акулинка никак не могла простить Акиму, что тот отдал городским златоперого Сирина. — Сирин-то вернулся, — весело сказал Аким, — не городская птица. Не городская. Сам банкир привез, от греха подальше. Говорит, Сирина на присендацию привезли. Сирин запел, тут все разом правду заговорили. Присендация и скончилась. Акулинка молча смотрела на Акима. Не могу я, — жалобно пропел Аким, — не могу, Акулинка, больше. Устал я от правды. — Что же, — спокойно сказала Акулинка, — есть что-то и дороже правды. — Есть! — горячо согласился Аким, — есть! Потом помолчали. — Ты бы ее прогнал, — сказала наконец Акулинка. — Прогнал бы, — тоскливо согласился Аким, — так ведь не улетает. Льнет и шепчет: «Ты ведь не предашь меня, Аким. Не предашь правду-то». Закатное солнце упало лучом на Акулинкин карман. В теплом луче глаза волчка блеснули. — Что это у тебя в кармане, Акулинка? — Волчок. — Акулинка достала из кармана волчка и покрасовала его перед носом Акима. — Ишь ты, волчок. И как зовут? — Кого? — Волчка. — Аким, — Акулина улыбнулась, погладив волчка по гладкой голове, — вишь, плешивый. Так волчок получил имя. Волчок Аким ходил за Акулинкой повсюду. За водой, за дровами, даже в лес за потайными травами. Ведь Акулинка знахарствовала. Знала и беседовала с деревьями и травами. Не удивилась, когда волчок Аким запрокинул голову и прошептал:
— Что это? Что это сверкает? — Звезды, — спокойно ответила Акулинка, прислушиваясь к ночным цветам. — Звезды? Это ты их связала? — Нет. — Акулинка улыбнулась. — А кто же? — настойчиво шептал волчок своим шерстяным голосом. — Господь Бог, наверное. — Искусник, — шепнул волчок. — А тот, другой? — Какой другой? — Ну тот, что между звезд. — Ах, Тот! Ну ты и с Тем познакомишься. — Как же я Его узнаю? — Его легко узнать: как смотришь в чистую воду, но видишь не себя. — Не понимаю! — Эх, нитяная голова! — Акулинка ласково потрепала волчка. Звезды шептались, хихикали, но, в общем, благосклонно смотрели на волчка, который раскинул на траве свои шерстяные лапы. Волчок сидел на подоконнике, следя за беспечным полетом бабочки. — Для чего? — спросил он вдруг. Бабка Акулинка на секунду оторвалась от своего вязания. — Что? — переспросила она. — Для чего я? — печально спросил волчок Аким. — Как для чего? — опять не поняла Акулинка. — Ну, звезды, например, чтобы светить. Бабочка для красоты. Ты, бабка Акулька, чтоб вязать. А мы, неживые, мы для чего? — Для доброты, — тихо сказала Акулинка. — Для чего? — не расслышал волчок. — Для доброты. — А что такое доброта? — спросил волчок и бессильно заплакал. Волчок смотрел за окно и видел темный лес, бескрайний, как звездное небо. Вой, едва слышный, из леса, выворачивал его шерстяную изнанку. — Кто это? — спросил он у Акулинки. — Волки. — Шерстяные, вязаные? — Да нет же, — Акулинка улыбнулась, — живые, из чащи. Волчок Аким хотел подвыть своим живым сородичам, но получилось у него как-то глухо. По-шерстяному. Между ними кипела, разделяя, как глубокая река, полноводная жизнь. Шерстяное бытие угнетало волчка, томила его бессмысленная вязаная жизнь, страдало неживое сердце. Волчок Аким решился идти в чащу, к своим живым братьям. — Разорвут они тебя, — шептали другие вязаные звери, — разорвут без жалости. — Ну и пусть, — отвечал им волчок. В глубине своей шерстяной души он был даже рад этому. Волчок шел сквозь чащу, деревья и травы шептались с ним, но он не понимал их языка — волчок Аким знал только человеческую речь. Волчок вышел на поляну: луна падала вниз, на огромного серого волка, раздиравшего тело зайца. Волчок Аким шагнул навстречу живому. Серый волк поднял голову, густые капли крови пристали к его морде, глаза сверкали в темноте. — Это ты? — ласково ткнулся он окровавленной мордой в шерстяное тело волчка. — Я рад. Но лучше уходи, — волк кивнул головой в сторону растерзанного зайца, — здесь нет для тебя жизни. «Здесь и смерти-то для меня нет, — тоскливо подумал волчок, — ничего настоящего для меня…» Волчок Аким сидел на крыльце, а затем вдруг спрыгнул вниз, зацепившись хвостом за гвоздь. Он начал распускаться, он почувствовал это и радостно рванулся вперед, изо всех сил, с острым желанием не жить. Он бросился навстречу мраку, пустоте, пока не вытянулся в прямую серую нитку. Бабка Акулинка вышла во двор и увидела длинную шерстяную нитку: все, что осталось от волчка. Со вздохом она смотала ее в клубок и села вязать, думая, что теперь уж точно получится варежка. Но вышел — что за напасть! — опять волчок Аким. Только теперь по-новому блестели его черные пуговичные глазки. — Ну что, бедолага, видел Господа? — спросила его Акулинка, почесывая за шерстяным ухом. — Видел, — тихо ответил волчок. — Ну, что он поделывает? — Вяжет, — шепнул волчок Аким и ткнулся Акулинке в щеку.
- 1