выбил рук старика миску и гордо удалился.

С его уходом за костром все зашевелились, все печалились, что не смогли помочь другу который часто им помогал и выручал в сложных для жизни нищих ситуациях, он жил без рук, но это ему не мешало заступаться за людей которых считал своими друзьями. А теперь он лежал мертвым с кровавым месивом вместо лица, а они в страхе сидели, боясь пошевелиться, и испытать на себе гнев охранника.

На лагерь спустились сумерки, охрана каравана распределяла дозорных на ночь и не видела как одинокая тощая фигура старика, одетая в грязный порванный балахон который ожесточенно трепал холодный ветер, брел в сторону леса, медленно переставляя босые ноги.

В лесу в это время человеческий глаз не уведет ни зги, через густые кроны деревьев с трудом пробиваются солнечные лучи, не говоря о серебряном свете луны в чистую от облаков ночь. Но ему не мешало уверенно идти сквозь густую чащу, обходя поваленные деревья широкие кусты. Старик шел практически бесшумно, и только чуткие уши голодной, опытной волчицы, притаившейся в кустах и ее острый нюх, смогли уловить медленно проходящую жертву. Волк не торопился сразу нападать, хоть и шея двуногого, была не защищена, полностью беззащитная перед ее клыками, инстинкты ее сдерживали, не позволяя бездумно броситься на добычу. Зверь проводил голодным взглядом двуногого, так и не решившись на него напасть, страх за голодных волчат не позволил зверю этого сделать.

Старик, долго шагал, до самого восхода солнца, и с первыми криками петухов он вышел из леса. Перед ним раскрылась большая поляна, на которой была раскинута деревенька домов в пятьдесят. Крестьяне еще спали и только те, кому необходимо подниматься ни свет не заря, выходили из своих домов, сонно протирая глаза. Они погибли первыми, тяжелые стрелы длинных луков пробивали их незащищенные тела насквозь, оставляя смертельные раны через которые обильно лилась кровь, поднять тревогу они не успели.

Около сотни человек пехоты тихо вошли в поселок и разделившись на группы по три человека одновременно принялись вламываться в дома, рубить сонных мужчин стариков и детей, женщин же грубо вытаскивали за волосы и собирали в центре деревни на небольшой площадке у просторного дома старосты.

Отряд захватчиков действовал быстро и сноровисто, что показывало наличие большого опыта в нападениях на поселения беззащитных крестьян, и уже через десять минут поселок был зачищен и только женский плач разносился по залитой кровью деревушке. Конные разъезды, которые курсировали на почтительном расстоянии, отлавливали всех, кому посчастливилось вырваться из домов и сохранить свои жизни, но от конного всадника уйти никому не удалось, все были изрублены тяжелыми мечами.

А потом начался праздник разгоряченные после кровавой сечи воины выкатили все съестное из подвалов домов, не забыв про бочонки крепленых напитков, благо прекрасный пол, в виде связанных и запуганных женщин был рядом и не торопился разбегаться. Стало быть, для доброго веселья все было в наличии. Захватчики жрали, пили, насильничали женщин, день и целую ночь посреди трупов их мужей и детей, их тела даже не удосужились по убирать с улиц и дорог. Веселье окончилось к следующему утру, статный всадник на белом коне, закованный в хорошо начищенные доспехи и гербом в виде гордого орла на щите притороченного к седлу, протрубил в рог сигнал сбора и его люди, пьяные и трезвые, быстро стали собирать награбленное и добивать переживших эту страшную ночь женщин.

Через час отряд с груженными телегами, забитыми не хитрым крестьянским скарбом и светящимися от счастья лицами бойцов, покинул мертвый поселок и направился восвояси.

Старик всю ночь наблюдавший за бесчинствами заграничного лорда вышел из леса, печально качая головой. Ведь так нельзя, столь бессмысленно лишать бедных людей их жизней при столь страшных мучениях. Но в этом мире, сильнейший всегда был прав, после дня пребывания здесь лорда и его людей, всюду валялись трупы, не пощадили никого, мужчины, старики, дети, отошли в мир иной быстро без мучений. А на тела женщин было тяжко смотреть, будто голодные звери игрались с их телами, были следы пыток, мучений, казалось, что человек не может так поступить, но глаза старика были остры и он видел, что это совершили люди. Он их уже ненавидел, этих зверей в человеческом обличье, которые даже поленились предать поселок огню, оставляя шанс появиться здесь черному мору, или чему похуже.

По среди просторной улочки у крыльца с разбитыми дверями, копошился в земле парень с залитой кровью головой, он медленно с пустыми глазами, обломком от лопаты копал яму перед собой. Рядом с ним ровным рядком лежали тела чем-то похожих на него людей, видимо семья, отец с разрубленной шеей, бабка с залитым кровью животом и женщина с изломанными руками и ногами, многочисленными следами от пыток на посиневшей коже. А также два маленьких тельца завернутые в окровавленное тряпье, старику было печально видеть такое зрелище, подобрав валяющуюся не далеко лопату, он подошел к парню и кряхтя от боли в спине, принялся помогать копать могилу.

Они только к вечеру выкопали большую яму, земля была твердой и не хотела поддаваться усилиям отрока и старца. Аккуратно сложив тела рядком, парень принялся кидать песок обратно, старик же выбился из сил и сидел рядом на голой холодной земле, печально наблюдая за страшной работой. Когда последняя щепоть земли была брошена на могилу, парня прорвало, до этого он не проронил и слезинки, а сейчас из его глаз лился поток из слез и горечи за такую судьбу и звонким яростным голосом проорал:

— Я Тарик, сын Тервиса, клянусь именами всех богов, что убью страшной смертью всех, кто был повинен в смерти моей семьи, и моих друзей.

Тарик упал на могилу своей семьи, загребая песок руками и громко рыдая, он не мог поверить, что так быстро всех потерял, отца, мать, сетру и брата, всех кого любил, это не справедливо, так не должно быть.

Старик стоял над парнем и скромно кривил губы в страшной ухмылке, но потом на его лицо обратно заползла маска уставшего от жизни нищего старика:

— Нам пора идти, скоро из леса придет зверь, на запах крови и свежего мяса, нам не стоит с ними встречаться, собирай свои вещи, не медли.

Тарик поднялся и утер грязным рукавом лицо, от слез и соплей, его лицо было серьезным, уверенным в правильности выбранного пути. Парень долго не копошился и уже через несколько мгновений стоял в другой одежде, плотной и качественной и большим мешком на плечах, а в руках был большой плотницкий топор.

— Деда, вам ничего не надо, — поинтересовался парень, намекая на лохмотья