Побеждая — оглянись

Се бо Готския красныя дъвы

въспъша на брезъ синему морю,

звоня Рускымъ златомъ, поють

время Бусово, лелъють месть

Шароканю. А мы уже, дружина,

жадны веселия!

Слово о пълку Игоревъ

 был Вечный Рим! И воздвигался Полис Константинов! И жили там люди. Вокруг же были варвары^[1]. И принижая достоинства их, и возвеличивая свои достоинства, но умалчивая о грязных пороках Империи, писали ромеи, что не знают варвары храмов, наук и искусств не знают, не чтут Закона и Слова. И тайны каллиграфии не подвластны уму низшему, и век отмечен короткий телу грязному, и низок взлёт души прозябающей. И имена их и деяния, порождённые суетой и неразумием, достойны лишь забвения. То знали ромеи Востока, то знали ромеи Запада. И говорили презрительное — «Тьма-варвары».

А живут они в сырых земляных ямах, в грязи и копоти. Вместо кровли — пласты навоза и дёрн. Холодными зимами от очага не отходят, греют над ним замерзшие руки. Живут одним днём и жизнь свою улучшить не стремятся; не облегчают им жизнь акведуки и термы, мощёные камнем дороги, не продляют им жизнь многоопытные лекари. Прозябают варвары в пьянстве, что не считается у них зазорным. А опьянев, теряют разум, друг с другом бьются, друг друга до смерти ранят.

Кроме грабежа, дел мало знают. Скот пасут мелкий, мясо едят, едва опалив его на огне; от полей, сложа руки, урожаев ждут, а об обилии урожаев не заботятся. Поля свои, что ни год, меняют. Земли много, не меряют её варвары.

Чада их грязны и в любую стужу раздеты. О чадах своих заботятся варвары не более, чем о скоте; и зачастую, — когда поднимается северный ледяной ветер, — чада греются возле ягнят. Но на удивление вырастают красивы мужчины и женщины варваров, иные обликом подобны богам. Потомства же много имеют и младенцев лишних не умерщвляют по выбору отца, суровая повседневность убивает слабых.

Зрелищ иных не знают, кроме как на скачущих голых юношей смотреть. И наготы они не стыдятся, почитают за веселье. Скачут же среди острых копий и мечей клинками вверх, рискуя поранить свои тела. На битву толпой выходят варвары, воинского порядка не знают, потому не трудно даже множества их избить. Короли варваров так же, как и весь народ, нищие. Подданных своих обирают без меры, судят не по Закону, а по собственным настроению и корысти — суть неправедно. Часто воюют соседей, сгоняют тех, кто слабее, с их вотчинных земель; приходят без радости, без сожаления уходят. Уходя, могут не вернуться. Им нечего оставлять, кроме ям своих и покрытых сажей очажных камней. Зачем же возвращаться?.. Храмов не строят. Священным рощам поклоняются, знают, что когда-то среди этих деревьев прорицали предки. И рощ боятся этих, священным ужасом полны, пророчествами древними подавлены. Ибо страшны пророчества были...

ХРОНИКА

еофан Исповедник в «Хронографии» писал: «325/326 г. В этом году благочестивый победитель Константин, отправившись походом на германцев, сарматов и готов, силой креста одержал великую победу и, разорив их, обратил в жалкое рабство».

Константин основал Еленополь...

В этом же году на Никейском Вселенском соборе был принят Символ веры православной, принят христианский календарь, епископы Рима и Александрии получили звания пап, епископ Антиохии — звание патриарха. Во главу клира провинций поставили архиепископов, во главу клира городов — епископов.

Евсевий Памфил, тот епископ, что позже крестил самого Константина I, признал главенство православной веры, но подозревали, что сочувствует Евсевий арианству. И много лет спустя он был прямо обвинён в этом Феодоритом.

«327/328 г. В этом году благочестивый Константин, переправившись через Данувий^[2], соорудил на нём каменный мост и подчинил готов».

Часть первая БОЖ, СЫН КЕЛАГАСТА

Глава 1

казывали знающие люди, а такие всегда и в любом месте имеются, что над пространствами болот смердящих, над теми зыбкими топями, где не ступала нога ни одного из смертных, чьих мрачных омутов ничей пытливый взор не коснулся, ночами возносится к небу жёлтое пламя. Под стон и рык, под шипение зловещее медленно поднимается оно ввысь чадными клубами. От того пламени и смердят болота гнилью, будто пепел от него, перегорев, всё равно жирным остаётся и на всё живое действует ядовито. Если в рану попадёт, то не заживёт она, набухнет, сукровицей изойдёт, не сойдутся болящие края. Всё тело, как в огне, гореть будет, видениями наполнится разум, кожа язвами пойдёт. И тут уже — верная смерть.

Когда пламя осветит всё в болотной тьме, виден на миг и сам Огневержец. Сначала оскал пасти его: все зубы, как у пса клыки, назад к зеву загнуты, и снизу, и сверху. По длине и толщине они как предплечье крупного человека. А между зубами теми куски мяса торчат и свисают белые жилы. То останки съеденной жертвы. Отсюда и гниль, и запах её. А яд у гнили известно какой!

Голова у чудища велика, защищена чешуйками зелёной кости. Глаза навыкате, кровью налиты. Глядят без выражения, словно не видят, однако взгляд пронизывает и тело, и разум. Под взглядом таким невольно расслабляется тело, мякнет, и дикий страх изгоняет мысль.

Шея у Огневержца длинная, к голове сужается и у загривка будет толщиной с мужской торс. Лапы мускулистые, без шерсти, с длинными острыми копями и перепонками между пальцами. Туловище всегда покрыто чёрным илом. Размерами зверь велик: между рёбрами его без труда уместятся семь лошадей. По хребту, от выи до кончика хвоста, и по бокам торчат костяные шипы. Если изогнётся тело, то сходятся шипы остриями, словно ножи, и режут, и дробят всё, что под них попадётся.

По ночам выходит Огневержец из топей на промысел. И тут уж он один властелин, нет ему равного! Кого скрадёт, тем и доволен, не привередлив зело. Долго не гоняется, раз прыгнет, собьёт с размаху ударом головы, проткнёт добычу когтями и, не раздирая на части, откусывает от живого, не торопится. А начинает с живота, где помягче, посочнее. Тихо в такое время вокруг. Только чавканье далеко слышно, и сопение, и треск подлеска.

Об Огневержце поведали людям валькирии, те, что на волках верхом по лесам скачут, чьи уста прорицательны, чей длинен век. Да говорили валькирии шёпотом, с оглядкой говорили, что нет у Огневержца ушей, но слышит