закутавшись в одеяло.
— Понимаешь, я как-то сразу не сообразил вчера — не до соображений было. В общем, получается, что я командира бросил.
— В каком плане? — Алла взяла из его рук поднос. — Ты ведь, по большему счету, и меня сейчас собираешься бросать, так?
Зырянов положил под спину женщины подушку, чтоб ей удобней было сидеть.
— Макаров там с Рамазаном. Но они — не один на один, я просто уверен в этом. Я нагляделся на кавказцев, знаю их тактику. У Рамазана, как у Шивы, наверняка много рук, а командир после госпиталя не очухается никак…
— Женя, ты так говоришь… Москва — это же не Чечня, что в столице Макарову твоему грозит?
Зырянов пошел к закипающему чайнику и уже из другой комнаты сказал:
— Не Чечня, это точно. В Чечне мы бы отбились как пить дать. В Чечне спину командиру всегда прикрывали. А тут Макаров остался без прикрытия.
Он вернулся с двумя чашками кофе, одну поставил на поднос Алле, из второй принялся пить, спросил:
— Так что, коньяку налить?
Она не притрагивалась ни к еде, ни к напитку, сидела на кровати и смотрела на Зырянова.
— Молчание знак согласия, да? Добавить в кофе или из рюмки будешь?
— Я поеду с тобой, — сказала она. Откинула одеяло, потянулась за одеждой, висящей на спинке стула. Взяла юбку, недоуменно взглянула на пол, за спинку кровати, потом на Женьку:
— А где блузка, свитер?
— Что, нигде нет? — ответил он вопросом на вопрос. — Ну вот видишь, не отправишься же ты в таком виде в город. Придется все-таки тебе посидеть здесь. Продукты есть, телевизор есть…
— Не шути так со мной, Женя. Я тебе что, неразумная девочка?
— Да, ты неразумная. Иначе бы ты поняла, что можешь помешать мне.
— Ладно, верни мне одежду, я оденусь, уеду отсюда и не буду никому мешать.
Она натянула колготки, надела юбку, поправила бретельки бюстгальтера.
— И куда же ты уедешь? — спросил он. — Твой дом наверняка под присмотром, машина тоже на заметке. Нет, пока не решим вопрос с Рамазаном, будешь сидеть тут. — Он слабо улыбнулся. — Весной петрушки посадишь, летом огурцы засолишь…
Алла не приняла его шутку:
— Дай блузку и свитер! Какое тебе дело до того, что будет со мной? Я ведь тебе не командир, меня прикрывать не надо.
Зырянов выпил кофе, кивнул на чашку Аллы:
— Остынет ведь.
Встал, снял с вешалки куртку:
— Я не знаю, когда вернусь, но постараюсь хотя бы дозвониться.
— Я хочу отсюда уехать, слышишь? — разъяренно крикнула женщина. — И ты не вправе…
— Да вправе я, вправе! Одежда твоя лежит во второй комнате, но ты сейчас останешься одна, подумаешь и поймешь, что надо пересидеть здесь.
Он был уже на пороге, когда она спросила:
— Зырянов, какое тебе дело до меня, а? Уеду или останусь, поймают меня, не поймают? Тебе что от этого? Или за себя боишься, а не за меня? Боишься, что подставить и предать могу, да?
Женька даже не оглянулся, только уронил голову, будто рассматривал ботинки:
— Женщины меня уже предавали. И ты, наверное, предать можешь. Для проверки этого и хочу, чтоб ты живой осталась.
Он аккуратно закрыл за собой дверь, пошел через двор к калитке, мурлыча под нос:
Походная песня была весьма кстати. Он чувствовал, что сегодня ему придется походить. Он уже знал, что будет делать. Надо отследить командира, «прицепиться» к нему, если тот решит договориться с кавказцем не по телефону, а при личной встрече. Тут самое главное — чтоб Макаров не узнал своего разведчика. Есть дурные деньги от Лаврентьева — надо купить плащ, шляпу, зонт. Все это сделать в темпе и быстренько подкатить к дому командира, проверить, на месте ли он еще. Хорошо, если бы был на месте…
Из телефона-автомата, стоящего через подъезд от нужной двери, Зырянов набрал номер Макарова. Последовало три длинных гудка, потом хозяин поднял трубку:
— Слушаю.
Женька ничего не ответил и только довольно улыбнулся: никуда не ушел еще командир, и это главное. Остальное — дело техники.
С техникой у разведчика было все в ажуре: несмотря на безлюдье, он сумел сопроводить Макарова до проспекта Андропова, дождаться там его встречи с Рамазаном, увидеть заплыв «моржа» Пузанова…
В пещере каменной нашли рюмашку водки…