есть идиот! Но скоро его не будет! (Бросается к стене, где висит кремневое ружье.)
Топузов, опередив его, вооружается косой.
Т о п у з о в. Назад! Ш и ш м а н. Верни Тракторову эти триста граммов крови, не то я всю твою кровь выпущу! Т о п у з о в. Слышите, товарищи? Из-за каких-то трехсот граммов крови! Что же вы молчите? А н о м а л и я. Мы потрясены.
Все снимают с себя форменные халаты, швыряют на стол.
Т о п у з о в. Вы потрясены, а он, значит, герой. Так? Ш и ш м а н. Ну за это уже мало убить! (Хватается за ружье.) Ты кого героем называешь? За что? За то, что я все это время улыбочки перед тобой строил? Шут я гороховый, а не герой! Т о п у з о в. Из-за трехсот граммов крови! Подумаешь, жертвы… Хитренькие какие! Почему это вы жертвы? Потому что поверили мне? Да ведь я убедил вас! А если вы добрые и хорошие, почему дали себя убедить? Ш и ш м а н. Сейчас я тебе отвечу! (Спускает курок.)
Выстрел. Но Топузов остается на ногах.
Т о п у з о в. Большое дело пулей не убьешь, Шишман. Оставь эту реликвию в уголке народного быта. Пулей принципы не пробьешь! А мой принцип такой: когда виселица построена, то, даже если на ней никто не висит, надо ее сохранить, иначе вопрос повиснет в воздухе. А висящий вопрос пострашнее висящего человека. И помни: наступит час расплаты! Мы рассчитаемся! Ш и ш м а н. С кем это ты рассчитаться хочешь? С домом престарелых? Мы-то при чем? А н о м а л и я. У нас ничего общего… Т о п у з о в. Старость у нас общая. Ш и ш м а н. И старость у нас тоже не общая. Я не старый. Это ты устарел. Т о п у з о в. Кого же ты собираешься убить? Старого романтика. Ну хорошо… Я прошу прощения. К ы н ч о. А нам не надо прощения. Нам месть нужна! Т о п у з о в. Значит, и не прощаете и прощения не просите. Вам месть подавай! (Кынчо.) А если бы тебя не распаяли, как бы ты отомстил за себя? Если бы горячая вода понесла тебя по трубам, как торпеду, пока бы ты не застрял где-нибудь в радиаторе? Вот уж тогда бы ты прославился на весь мир — первый актер, погибший в радиаторе парового отопления. И я бы просто лопнул от зависти. Да? Ладно, давайте убивайте, ликвидируйте меня! Но сначала одно вам скажу: ликвидированный человек становится потом героем. Ликвидируйте меня, ликвидируйте! А с п а р у х. Шишман, а ведь и вправду могут объявить героем… Может, лучше не рисковать? Ш и ш м а н. Товарищи, я сбит с панталыку!
Алоис начинает слегка пританцовывать возле Топузова.
Т о п у з о в. Почему? Почему меня? Я ведь кожа да кости! Г е н а. Что с вами, товарищ Топузов? Т о п у з о в. Людоедка… А н о м а л и я. Нет здесь никаких людоедок. Это Алоис. Т о п у з о в. А зачем она танцует? Т р а к т о р о в. Не танцует она, просто стоит тут, с нами. К ы н ч о. Пришел срок призраку увидеть призраки. Т о п у з о в. Товарищи, я такой же, как вы… Я люблю вас… Не верите? Как мне вас убедить, что я как вы? Чудо сотворить, что ли? Вот скажу, что сейчас будет землетрясение, и, если оно действительно будет, тогда поверите?
Дом неожиданно начинает трястись. Качается из стороны в сторону большой абажур. Слышен гул. Падают вещи. Кынчо рухнул на стул. Землетрясение.
А н о м а л и я. Землетрясение! Г е н а. И вправду трясет, мать вашу за ногу! К ы н ч о. Что происходит? Товарищи, что вы толкаетесь? А с п а р у х. Землетрясение, Кынчо! А н о м а л и я. Все на улицу! Это конец!
Все убегают. В доме остается один Топузов. Землетрясение прекращается. Входит Ш а б а н.
Ш а б а н. Товарищ Топузов, а вы почему здесь? Ведь землетрясение! Т о п у з о в. Никакого землетрясения не было, Шабан… Ш а б а н. Было, товарищ Топузов. Я его на корте почувствовал. Т о п у з о в. Тебе померещилось, Шабан… Не было. Землетрясения редко бывают. Померещилось, сынок, померещилось.
Все один за другим возвращаются. Смотрят на Топузова. Шабан — то на Топузова, то на остальных.
А н о м а л и я. Товарищ Топузов, а вы так здесь и оставались? Т о п у з о в. А что? В е л и ч к а. Да ведь землетрясение… Т о п у з о в. Не было никакого землетрясения. Верно, Шабан?
Шабан неопределенно мотнул головой.
В е л и ч к а. Очень сильно трясло. Т о п у з о в. Вам показалось. Потому что я сказал «землетрясение». Г е н а. Я тоже считаю… Вроде бы не все качалось… Т о п у з о в. Должно быть, порыв ветра. Ш а б а н. Ага, это ветер… Был ветер, это точно…
Все снова облачаются в форменные халаты, обступают Топузова. Входит З а в е д у ю щ а я.
З а в е д у ю щ а я. К нам гости!
Шабан включает магнитофон. Вое поворачиваются лицом к двери. Входит Г е ч о.
Г е ч о. Отец! Ш и ш м а н. Сынок!
Обнимаются. Входит А л о и с.
Г е ч о. Сильно оно тут чувствовалось? Ш и ш м а н. Что чувствовалось? Г е ч о. Землетрясение. Автобус так тряхнуло!.. Ш и ш м а н. Не знаю, сынок. Было оно или не было, это уж как ты скажешь… Г е ч о. Было, отец, но кончилось. Все мы целы и невредимы. Ш и ш м а н. Целы и невредимы… А ты разве один? Больше никого в автобусе не было? Г е ч о. Нет, я один. Как у вас тут с питанием? Ш и ш м а н. Хорошо с питанием. Ты как? Г е ч о. Я — хорошо… Значит, кормят хорошо? Ш и ш м а н. Хорошо, хорошо… Знаешь, сынок, я так и думал: не может такого быть, чтобы мой Гечо не приехал. Внучек-то как? Г е ч о. Хорошо. Значит, питание хорошее? Ш и ш м а н. Хорошее. Т о п у з о в. Дети! Дорогие наши дети! Добро пожаловать! Рассаживайтесь, занимайте места! Мы так рады вам. Вот сюда… Прошу… (Усаживает Гечо. Обращается к остальным, воображаемым гостям.) Садитесь, садитесь, стульев всем хватит… К ы н ч о. Этот опять выкрутится!
По одну сторону сцены рассаживаются старики и старушки, по другую — Алоис, Заведующая, Шабан. Посередине, на почетном месте, — Гечо.
Т о п у з о в. Дорогие наши дети! Гордость наша и радость! Добро пожаловать! Давно ждали мы этой встречи, с неописуемым терпением и любовью — так же, как ждали ее вы. Живется нам хорошо. Нас тут кормят. У нас есть телевизор, теннисный корт, визитные карточки, уголок болгарского народного быта, все у нас есть. Мы живем прекрасно, дорогие дети! А вы как? Будьте тихими и послушными, не возражайте, думайте о своих детях, как мы думаем о вас. Вы — смысл нашей стариковской жизни. Ради вас переносили мы трудности, обиды и лишения, ради вас иногда казались непорядочными… (Гечо.) Вы должны гордиться своим отцом! Я многому от него
Топузов, опередив его, вооружается косой.
Т о п у з о в. Назад! Ш и ш м а н. Верни Тракторову эти триста граммов крови, не то я всю твою кровь выпущу! Т о п у з о в. Слышите, товарищи? Из-за каких-то трехсот граммов крови! Что же вы молчите? А н о м а л и я. Мы потрясены.
Все снимают с себя форменные халаты, швыряют на стол.
Т о п у з о в. Вы потрясены, а он, значит, герой. Так? Ш и ш м а н. Ну за это уже мало убить! (Хватается за ружье.) Ты кого героем называешь? За что? За то, что я все это время улыбочки перед тобой строил? Шут я гороховый, а не герой! Т о п у з о в. Из-за трехсот граммов крови! Подумаешь, жертвы… Хитренькие какие! Почему это вы жертвы? Потому что поверили мне? Да ведь я убедил вас! А если вы добрые и хорошие, почему дали себя убедить? Ш и ш м а н. Сейчас я тебе отвечу! (Спускает курок.)
Выстрел. Но Топузов остается на ногах.
Т о п у з о в. Большое дело пулей не убьешь, Шишман. Оставь эту реликвию в уголке народного быта. Пулей принципы не пробьешь! А мой принцип такой: когда виселица построена, то, даже если на ней никто не висит, надо ее сохранить, иначе вопрос повиснет в воздухе. А висящий вопрос пострашнее висящего человека. И помни: наступит час расплаты! Мы рассчитаемся! Ш и ш м а н. С кем это ты рассчитаться хочешь? С домом престарелых? Мы-то при чем? А н о м а л и я. У нас ничего общего… Т о п у з о в. Старость у нас общая. Ш и ш м а н. И старость у нас тоже не общая. Я не старый. Это ты устарел. Т о п у з о в. Кого же ты собираешься убить? Старого романтика. Ну хорошо… Я прошу прощения. К ы н ч о. А нам не надо прощения. Нам месть нужна! Т о п у з о в. Значит, и не прощаете и прощения не просите. Вам месть подавай! (Кынчо.) А если бы тебя не распаяли, как бы ты отомстил за себя? Если бы горячая вода понесла тебя по трубам, как торпеду, пока бы ты не застрял где-нибудь в радиаторе? Вот уж тогда бы ты прославился на весь мир — первый актер, погибший в радиаторе парового отопления. И я бы просто лопнул от зависти. Да? Ладно, давайте убивайте, ликвидируйте меня! Но сначала одно вам скажу: ликвидированный человек становится потом героем. Ликвидируйте меня, ликвидируйте! А с п а р у х. Шишман, а ведь и вправду могут объявить героем… Может, лучше не рисковать? Ш и ш м а н. Товарищи, я сбит с панталыку!
Алоис начинает слегка пританцовывать возле Топузова.
Т о п у з о в. Почему? Почему меня? Я ведь кожа да кости! Г е н а. Что с вами, товарищ Топузов? Т о п у з о в. Людоедка… А н о м а л и я. Нет здесь никаких людоедок. Это Алоис. Т о п у з о в. А зачем она танцует? Т р а к т о р о в. Не танцует она, просто стоит тут, с нами. К ы н ч о. Пришел срок призраку увидеть призраки. Т о п у з о в. Товарищи, я такой же, как вы… Я люблю вас… Не верите? Как мне вас убедить, что я как вы? Чудо сотворить, что ли? Вот скажу, что сейчас будет землетрясение, и, если оно действительно будет, тогда поверите?
Дом неожиданно начинает трястись. Качается из стороны в сторону большой абажур. Слышен гул. Падают вещи. Кынчо рухнул на стул. Землетрясение.
А н о м а л и я. Землетрясение! Г е н а. И вправду трясет, мать вашу за ногу! К ы н ч о. Что происходит? Товарищи, что вы толкаетесь? А с п а р у х. Землетрясение, Кынчо! А н о м а л и я. Все на улицу! Это конец!
Все убегают. В доме остается один Топузов. Землетрясение прекращается. Входит Ш а б а н.
Ш а б а н. Товарищ Топузов, а вы почему здесь? Ведь землетрясение! Т о п у з о в. Никакого землетрясения не было, Шабан… Ш а б а н. Было, товарищ Топузов. Я его на корте почувствовал. Т о п у з о в. Тебе померещилось, Шабан… Не было. Землетрясения редко бывают. Померещилось, сынок, померещилось.
Все один за другим возвращаются. Смотрят на Топузова. Шабан — то на Топузова, то на остальных.
А н о м а л и я. Товарищ Топузов, а вы так здесь и оставались? Т о п у з о в. А что? В е л и ч к а. Да ведь землетрясение… Т о п у з о в. Не было никакого землетрясения. Верно, Шабан?
Шабан неопределенно мотнул головой.
В е л и ч к а. Очень сильно трясло. Т о п у з о в. Вам показалось. Потому что я сказал «землетрясение». Г е н а. Я тоже считаю… Вроде бы не все качалось… Т о п у з о в. Должно быть, порыв ветра. Ш а б а н. Ага, это ветер… Был ветер, это точно…
Все снова облачаются в форменные халаты, обступают Топузова. Входит З а в е д у ю щ а я.
З а в е д у ю щ а я. К нам гости!
Шабан включает магнитофон. Вое поворачиваются лицом к двери. Входит Г е ч о.
Г е ч о. Отец! Ш и ш м а н. Сынок!
Обнимаются. Входит А л о и с.
Г е ч о. Сильно оно тут чувствовалось? Ш и ш м а н. Что чувствовалось? Г е ч о. Землетрясение. Автобус так тряхнуло!.. Ш и ш м а н. Не знаю, сынок. Было оно или не было, это уж как ты скажешь… Г е ч о. Было, отец, но кончилось. Все мы целы и невредимы. Ш и ш м а н. Целы и невредимы… А ты разве один? Больше никого в автобусе не было? Г е ч о. Нет, я один. Как у вас тут с питанием? Ш и ш м а н. Хорошо с питанием. Ты как? Г е ч о. Я — хорошо… Значит, кормят хорошо? Ш и ш м а н. Хорошо, хорошо… Знаешь, сынок, я так и думал: не может такого быть, чтобы мой Гечо не приехал. Внучек-то как? Г е ч о. Хорошо. Значит, питание хорошее? Ш и ш м а н. Хорошее. Т о п у з о в. Дети! Дорогие наши дети! Добро пожаловать! Рассаживайтесь, занимайте места! Мы так рады вам. Вот сюда… Прошу… (Усаживает Гечо. Обращается к остальным, воображаемым гостям.) Садитесь, садитесь, стульев всем хватит… К ы н ч о. Этот опять выкрутится!
По одну сторону сцены рассаживаются старики и старушки, по другую — Алоис, Заведующая, Шабан. Посередине, на почетном месте, — Гечо.
Т о п у з о в. Дорогие наши дети! Гордость наша и радость! Добро пожаловать! Давно ждали мы этой встречи, с неописуемым терпением и любовью — так же, как ждали ее вы. Живется нам хорошо. Нас тут кормят. У нас есть телевизор, теннисный корт, визитные карточки, уголок болгарского народного быта, все у нас есть. Мы живем прекрасно, дорогие дети! А вы как? Будьте тихими и послушными, не возражайте, думайте о своих детях, как мы думаем о вас. Вы — смысл нашей стариковской жизни. Ради вас переносили мы трудности, обиды и лишения, ради вас иногда казались непорядочными… (Гечо.) Вы должны гордиться своим отцом! Я многому от него