Джордж Генри Смит В ИМАЖИКОНЕ

Дандор откинулся на теплый шелк шезлонга и потянулся, лениво подняв глаза на высокий потолок своего дворца, затем опустил взгляд на блондинку, стоявшую на коленях у его ног. Она наносила последние штрихи на тщательно напедикюренные пальцы Дандора, в то время как сладострастная брюнетка с подвижными бедрами и полными яркими губами наклонилась, чтобы положить ему в рот еще одну виноградину.

Он разглядывал блондинку, которую звали Цецилия, и вспоминал о другой услуге, которую она оказала ему прошлой ночью. Та услуга была приятной… очень приятной. Но сегодня он чувствовал, что ему скучно с ней, так же, как было скучно и с брюнеткой, имя которой он не мог вспомнить в данный момент, и с двумя обнявшимися рыжими сестрами-близнецами, и…

Почему все они так чертовски обожают его и полны желания угодить?

«Это похоже на то, — подумал Дандор с кривой усмешкой, — как если бы все они были плодами воображения, или даже, — он почти засмеялся, — плодами величайшего из изобретений человечества — Имажикона».

«Посмотри, разве они не прелестны?» — сказала Цецилия, садясь, чтобы с гордостью полюбоваться законченным педикюром.

Дандор посмотрел на десять маленьких сверкающих предметов ее гордости и сделал гримасу. Он почувствовал себя глупо.

Затем Цецилия заставила почувствовать его еще глупее, поцеловав ему правую ступню чувственными алыми губами. «О Дандор! Дандор, я так люблю тебя», — пробормотала она.

Дандор едва удержался от соблазна использовать обласканную ногу, дав ей хорошего пинка по маленькому упругому заду. Он сдержался. Вместо того чтобы пнуть Цецилию, Дандор зевнул. Эффект был почти такой же. Ее голубые глаза расширились в страхе, а брюнетка подняла взгляд от грозди винограда, ее губы начали дрожать.

— Ты… ты собираешься покинуть нас, не так ли? — спросила Цецилия. Он опять зевнул и рассеянно потрепал ее голову.

— Только на некоторое время, дорогая.

— О Дандор! — всхлипнула брюнетка. — Ты не любишь нас?

— Конечно, я люблю вас, но…

— Дандор, пожалуйста, не уходи, — умоляла Цецилия. — Мы сделаем все, чтобы ты был счастлив!

— Я знаю, — сказал он, вставая и вновь потягиваясь. — Вы обе очень милые. Но меня как-то влечет…

— Пожалуйста, останься, — умоляла брюнетка, падая к его ногам. — Организуем вечеринку с шампанским, доставим любое удовольствие, которое ты захочешь. Позовем других девушек… Я станцую для тебя…

— Мне жаль, Дафна, — сказал он, вспомнив наконец ее имя, — но вы начинаете казаться мне нереальными. А когда это случается, я должен идти.

— Но, — Цецилия плакала так сильно, что едва могла говорить, — когда ты покидаешь нас… это почти… как если бы внутри нас… поворачивали выключатель.

Эти слова немного опечалили его, потому как, в известном смысле, были правдой. Впрочем, его мало заботило, было ли то правдой или нет; он ничего не мог с этим поделать, потому что чувствовал, как его непреодолимо тянет в тот, другой мир.

Последним взглядом он окинул роскошь великолепного дворца, красоту принадлежащих ему женщин, ласковое солнце, сияющее сквозь окна, и ушел.

* * *

Первое, что услышал Дандор, покинув Имажикон — вой ветра. В следующий миг его слух оскорбил раздраженный голос жены. «Наконец-то ты вышел из него! — завизжала Нона. — Давно уже пришло время, никуда ты не годный мужичонка!»

Итак, он оказался на Нестронде, в ледяном аду самой ужасной из колонизированных планет. Дандор часто думал, что никогда сюда не вернется. Но теперь он здесь… снова на Нестронде. И снова с Ноной.

— Ты слишком долго отсутствовал! — Нона была крупной костлявой женщиной с неровными желтоватыми зубами, тонкими губами на широком плоском лице и черной, свалявшейся шевелюрой.

«Боже, как она безобразна, — подумал Дандор, разглядывая ее. — Рядом с ней Цецилия и другие просто богини».

— Хорошо, что ты вернулся. Снова объявились ледовые волки, а у нас кончился торф…

Дандор стоял и слушал, как она перечисляла длинный список работ по дому, которые нужно было переделать. «Почему, — подумал он, — она не пригласила сделать это кого-нибудь из своих любовников, работающих на шахтах?» Он знал и без рассказов, что те обивали порог здесь, пока он «уходил». Нона была так же неверна, как и безобразна. А так как на этой планете на одну женщину приходилось двадцать мужчин, у нее была масса возможностей.

— …и загону для скота нужна новая крыша, — закончила Нона. Стоило Дандору помедлить с ответом, как она приблизила к нему лицо. — Ты слышишь меня? Я сказала, чтобы все это было сделано!

— Да, я слышал тебя, — сказал он.

— Тогда не стой здесь, как идиот. Садись и ешь свой завтрак, а затем выходи и принимайся за работу!

На завтрак был жирный кусок прогорклой свинины и плошка чуть теплой овсяной каши. Давясь, Дандор все-таки проглотил съестное. Затем надел термокостюм и направился к двери.

— Эй, дурень! Ты что, собираешься отморозить нос? — Нона, подняв со стола, швырнула ему маску. Дандор поспешно натянул ее, скрывая гнев на лице, открыл дверь и вынырнул наружу.

Ветер швырял в стекло маски зазубренные ледяные кристаллы. Нестронд! Боже, почему я на Нестронде? Разглядывая унылый пейзаж, простирающийся перед ним, он с тоской подумал об относительно теплой хижине. Подумал о черном ящике, Имажиконе, который стоял в переднем углу лачуги и был единственной дорогой обратно…

Нет, он пока не пойдет назад. Слишком много вещей еще нужно было здесь сделать. С топором через плечо он двинулся через замерзшую пустыню к древнему торфяному болоту, где добывали топливо.

Все долгое утро Дандор боролся с яростно набрасывающимся ветром, пронизывающим холодом, и каждый вздох его отдавался мучительной болью в груди. Он вырубал и складывал замерзший торф. Над головой  проглянуло сквозь облака бледное желтое солнце и тут же исчезло. Наконец он связал вместе похожие на кирпичи пластины торфа и, взвалив поклажу на плечи, отправился обратно к жалкой хибаре.

Нона поставила перед ним миску жидкого супа и положила кусок черствого хлеба, назвав это обедом. Дандор молча поел и снова вышел, с тем чтобы провести оставшиеся полдня, выкапывая новую выгребную яму за домом.

По сравнению с теперешней работой утренняя казалась отдыхом на курорте. Земля, похоже, промерзла еще с того момента, когда Нестронд начал обращаться вокруг своего крохотного негреющего светила. К вечеру спина, ноги, бедра жестоко болели. С приходом ночи, выкопав всего фут земли, он сдался и, шатаясь, поплелся