чуть-чуть раскосые, жёлтые. Скулы тоже есть, и на них румянец, просто такая кожа — тугая. «Чингисхан какой-то», — говорит мама. А папа смеётся: «Она никогда не была красивой, но всегда была чертовски мила». Это одна знаменитая актриса про себя говорила, папа читал. Может, даже слышал. Он в театре работает, фотографом, вполне мог и слышать.

— А, — мама сразу поняла. — Это поэт.

Может, и поэт. Папа их иногда снимает, для книжки. Потом книжка выйдет, а впереди, сразу как откроешь, — фотография: портрет автора. Это папа делал. «Я вам книжку обязательно подарю, — говорит папе каждый автор, улыбаясь потом в коридоре. — Обязательно!» И долго жмёт папе руку, извиняется за беспокойство, что вот он причинил папе столько хлопот, у него немножко такое лицо, он сам знает. Но папа так его замечательно снял! Схватил самую суть! Папа — наоборот — говорит, что лицо хорошее, есть с чем повозиться, с таким лицом, но папа на этот раз не очень, честно говоря, схватил, свет не совсем был тот…

А потом они забывают дарить. Папа придёт: «Книжка-то уже в продаже была!» — «Ну и что?» — невнимательно удивится мама. «Опять забыл подарить». — «Юрка, ну до того ль человеку, когда книжка вышла? — смеётся мама. — Ему долги раздать надо!» — «Всё-таки хотелось иметь, — вздыхает папа. — Я, может, старался». — «Вот и будь доволен», — смеётся мама.

Но сейчас она не смеётся. Ходит по кухне и старается наступить Фингалу на хвост. Дался ей этот хвост! Вот, опять попала. Фингал осторожно втягивает свой хвост под стол, но молчит. Знает, что никто его пока не прощал. Ага, снова попала.

— Ему же больно, — сказала Ася.

— Что? — мама будто не слышала, но наступать перестала. Вдруг говорит: — Хоть бы кто-нибудь позвонил! Возможно, это бы меня стимулировало. Да, не исключено…

— Ты телефон выдернула, — напомнила Ася.

— Это не имеет значения…

Ничего себе: не имеет! Мама часто телефон отключает. Он ей мешает думать. Но сейчас она всё равно не думает! Бродит по кухне, держит себя руками за локти. Папа, если он дома, сразу говорит: «Не горбись!» А мама только отмахивается: «Мне так удобней». Она всегда по-своему делает, как ей удобней. Но ведь сейчас всё равно — думай, не думай, если не получается?!

— Включить? — предложила Ася.

— Не надо, — мама даже не обернулась.

Легла опять на диван, лицом вниз, и глядит неизвестно куда.

— Давай карту посмотрим, — предложила Ася.

— Это, пожалуй, мысль…

Сразу повеселела. Всё-таки Ася свою маму знает, чем её возьмешь. Развернула карту. И сама рядом с мамой легла.

— Ух, какая страна огромная, Чингисхан!

Ася ткнула пальцем подальше, к самому краю. Она свою маму знает: чем дальше, тем лучше.

— Владивосток, — торжественно сообщила мама, будто Ася неграмотная. — Ты прекрасное место выбрала. Я там трижды была.

Она всюду была, куда ни ткни. А Ася пока нигде не была: близко — не считается. Папа тоже почти нигде не был, если с мамой, конечно, сравнивать.

— У нас там кто-нибудь есть?

Это вопрос хитрый. Знает всё-таки Ася маму. Сразу глаза заблестели, как у Фингала. Давно известно, что у мамы в каждом городе кто-то есть. Но мама любит, чтобы Ася с папой спросили. А потом удивились. А мама бы удивилась, чему они удивляются. В каждом городе, куда пальцем ни ткнёшь, есть у мамы друзья. И поэтому Асе иногда кажется, что она была всюду.

— О, там много! Володя Звягинцев там у нас есть. Океанолог. Такой, Чингисхан, человек! С аквалангом меня учил нырять. А ущелье под водой красное, бородатое, скалы. И прямо на меня вышел морской бычок. Губой так, пых-пых. Глазища на меня вытаращил. Я тоже вытаращила. Вдруг он дёрнул хвостом и обратно ушёл в ущелье, как его и не было. Только бородатые водоросли качнулись…

— Большой? — Ася представила, и даже страшно.

— Морской. Метра четыре…

— Врёшь, — сказала Ася, хоть она, конечно, поверила. Она даже больше представила, такой, бычище.

— Ну, вру, — легко согласилась мама. — У меня ж глазомера нету, ты знаешь. И вообще я его не мерила. Здоровенный! Постоял так передо мной и пошел себе. Я за ним как рванусь! А акваланг был слабо привязан — как мне даст по шее! Едва вынырнула. Как думаешь, почему я этому морскому бычку так быстро надоела? Он бы мне никогда не надоел!

— Ты почему всегда выдумываешь? — обиделась Ася.

— Никогда я не выдумываю. Видела б ты, с какой великолепно-презрительной мордой он от меня ушёл! Тогда бы ты меня поняла! Никогда этому бычку не прощу!

Теперь её и не остановишь.

— Ха-тан-га… — по слогам прочитала Ася.

— О-о-о! — мама сразу обрадовалась, хоть эта Хатанга Асе впервые попала. — Там Маша Ступичева у нас! Охотовед. Мы с ней по речке сплавлялись. Тундра кругом, голубой лёд из берегов торчит, песцы бегают по песку и на нас кашляют. Лай у них такой, будто хриплый кашель. И сразу четыре солнца…

Ася не успела спросить, почему — четыре. Опять, наверно, выдумала. Но тут в коридоре истошно завизжала морская свинья Дездемона. Залаял Фингал. Белая крыса Нюра (она всё равно — Лариса) скатилась с Фингала, где дрыхла, встряхнулась, деловито пошевелила усами и с ходу вцепилась Асе в джинсы. Хлопнула дверь.

— Папа пришёл! — закричала Ася.

Бросилась в коридор. Но Фингал, как всегда, опередил: уже скакал там. Нюра (она всё равно — Лариса) ловко вскарабкалась Асе на плечо и теперь лезла в волосы. Мария-Антуанетта вышла, потягиваясь грациозно. Уж Константин, воспользовавшись суматохой, тоже юркнул в коридор и спрятался за тумбу для обуви.

— Что, Дези, рада?

Папа сквозь клетку щекотал Дездемоне толстое пузо. Дездемона присела, отчаянно взвизгнула от счастья и дрыгнула всеми лапами сразу. Чёрное пятно на белом Дездемоновом горле — печать Отелло, потому она и Дездемона — густо запорошилось опилками. Опилки из клетки так и летели! Ещё бы, она папина любимица. Всегда первая знает, что папа идёт.

Фингал ткнулся папе под мышку. Ася тоже ткнулась, но Фингал достал выше. Оттолкнула Фингала. Мария-Антуанетта заходила вокруг сдержанными кругами, и внутри у неё уже загудело, словно в Марии-Антуанетте вдруг заработал моторчик. Это она запела.

— Как вы тут без меня живёте? — сказал папа весело. — Что вы без меня делаете?

— Ничего не делаем! — закричала Ася. — Плохо живём!

— Приятно слышать, — засмеялся папа.

— Так, вечернее разложение, — сказала мама.

— И где у вас разложение?

— В кухне! — закричала Ася. — На диване! Мы карту смотрим!

— Ну, разве это разложение?! — вдруг крикнул папа. Подхватил Асю вместе с белой крысой Нюрой (она всё равно — Лариса!), которая уже прочно вцепилась ей в волосы, высоко поднял и как швырнёт на диван. Потом маму как схватит! И как на