консервативных экспертов и политических лидеров. Поскольку, тем не менее, государственная политика, связанная с «рынком» как лозунгом, скорее затрудняет, чем облегчает людям решение стоящих перед ними проблем, во многих странах уже начало шириться недовольство правительствами, ориентирующимися на рыночные приоритеты. Тем не менее, это недовольство выражается не в обновленной вере в способность государства изменить мир. В той мере, в которой это происходит, подобного рода недовольство отражает здравую мысль о том, что государство нам пока еще нужно, чтобы помогать гражданам решать свои насущные проблемы. Поэтому нет ничего удивительного в том, что одни и те же люди сегодня обращаются к поддержке государства (за помощью в решении проблем) и одновременно отвергают государство и политику в целом как понятия не только бесполезные, но даже гнусные (с точки зрения перестройки мира в том направлении, в котором, как они надеются, он будет развиваться).

Что же будут, что могут делать такие люди, стремясь как-то повлиять на направление этого перехода? Здесь возникает другой обманчивый лозунг призыв к упрочению, расширению и реконструкции «гражданского общества». Этот призыв столь же тщетный. «Гражданское общество» может существовать лишь постольку, поскольку существуют государства, достаточно сильные, чтобы поддерживать то, что называют «гражданским обществом» — ведь по существу оно означает ни что иное, как организацию граждан в рамках государства с целью осуществления узаконенной им деятельности и вовлечения в непрямые (то есть, непартийные) политические отношения с государством. Развитие гражданского общества было основным инструментом создания либеральных государств, стало новым хребтом внутреннего и миросистемного порядка. Кроме того, гражданское общество использовалось в качестве объединительного символа для создания структур либерального государства там, где они раньше не существовали. Но, прежде всего гражданское общество исторически служило средством как сдерживания потенциально разрушительного насилия со стороны государства, так и усмирения опасных классов.

Создание гражданского общества активно проводилось в государствах Западной Европы и Северной Америки в XIX в. Постольку, поскольку государственное строительство оставалось в повестке дня миросистемы на протяжении первых двух третей XX столетия, можно было вести речь о создании гражданских обществ в большем числе государств. Но по мере упадка государств, гражданское общество неизбежно будет тяготеть к дезинтеграции. И действительно, именно эту дезинтеграцию оплакивают либералы, и ее же втайне приветствуют консерваторы.

Мы живем в эпоху «группизма» — образования групп, имеющих защитный характер, каждая из них стремится к достижению самосознания, на базе которого упрочивается солидарность и борьба за выживание одновременно с борьбой против других таких же групп. Политическая проблема такого рода объединений состоит в том, чтобы не превратиться в еще одну организацию, помогающую людям справляться с проблемами (что в политическом плане весьма двусмысленно, поскольку они поддерживают существующий порядок, заполняя ту лакуну, которая возникла в связи с крахом государств), а стать на деле организацией, вовлеченной в проведение преобразований. Но чтобы этого достичь, они должны четко определиться со своими эгалитарными целями. Борьба за групповые права, как один из аспектов борьбы за равноправие, очень отличается от борьбы за права группы «догнать других» и пробиться в лидеры (что для большинства групп в любом случае составляет недостижимую задачу).

В период нынешнего всемирного переходного периода наибольший эффект принесет работа как на местном, так и на всемирном уровне, поскольку деятельность в рамках национального государства носит весьма ограниченный характер. Имеет смысл стремиться к достижению либо краткосрочных, либо долгосрочных целей, поскольку достижение среднесрочных целей неэффективно, так как предполагает наличие непрерывно движущейся вперед и хорошо функционирующей исторической системы. Такую стратегию применить непросто, поскольку соответствующую ей тактику неизбежно надо будет приспосабливать к быстро меняющимся и часто непредсказуемым обстоятельствам в высшей степени неопределенного будущего. Если, тем не менее, мы будем исходить из того, что сейчас мы живем в мире, где либеральные ценности уже не являются более господствующими, и где существующая историческая система более не в состоянии обеспечивать тот минимальный уровень личной и материальной безопасности, который необходим для ее приемлемости (не говоря уже о легитимности), тогда мы по всей вероятности сможем двигаться вперед с достаточной долей надежды и доверия, но, конечно, без всяких гарантий.

Время заносчиво-самоуверенной либеральной идеологии ушло в прошлое. Вновь поднимают голову консерваторы, оживившиеся после периода полуторавекового самоуничижения, прикрывавшегося в качестве идеологических суррогатов благочестием и мистицизмом. Но полностью очиститься им от этого не удастся. Будучи у власти консерваторы надменны, а если им что-то грозит или хотя бы слегка их пугает, они впадают в ярость и становятся мстительными. Тем, кого раньше выталкивали на обочину современной миросистемы, пришло время наступать на всех фронтах. Сегодня перед ними уже не стоит легкая цель достижения государственной власти. Им предстоит сделать нечто гораздо более сложное: обеспечить создание новой исторической системы, одновременно действуя и на местах, и в глобальном масштабе. Это трудно, но достижимо.

Часть I. 90-е годы и далее: можем ли мы перестроиться?

Глава 1. Холодная война и третий мир: добрые старые времена?

Начнем ли мы очень скоро тосковать по недавнему прошлому? Боюсь, что придется. Мы вышли из эпохи господства Соединенных Штатов в миросистеме (1945–1990 гг.) и вступили в постгегемонистскую эру. Как бы ни было сложно положение стран третьего мира в ту эпоху, мне кажется, что в будущем их ждут гораздо более тяжелые времена. Время, недавно отошедшее в прошлое, было временем надежд, и хоть эти надежды, по правде говоря, часто бывали обманутыми, тогда они еще были. А обозримое будущее чревато тревогами и сражениями, которые разразятся не от веры, а скорее от отчаяния. Используя старые образы западной цивилизации, которые в данном случае, видимо, не вполне уместны, можно сказать, что грядет время чистилища, исход из которого пока неясен.

Мне хотелось бы изложить свою точку зрения, выделив в ней две части: краткий очерк той эпохи,