Игорь Адамацкий (1937–2011) зрячим пережил времена «кукурузы», эпохи «зрелого социализма» и «перестройки», пережил как иронист и тонкий наблюдатель, как резонер-теоретик несвободной страны. Он оказывался там, где в обществе ощущался сквознячок независимости и рискованное приближение к ГУЛАГу, став ярким представителем «второй культуры». Свои решения принимал по совести и убеждениям, а социальный статус его определяли наблюдательные органы.

С одной стороны, он отличник Библиотечного института, посещает семинар В. Е. Максимова — одного из лучших знатоков литературы «серебряного века», с другой, он попадает в поле зрения КГБ как автор стихов в студенческом самиздатском журнале «Ересь», знакомится с диссидентом Револьтом Пименовым, который объясняет студенческой молодежи, что при демократическом строе преступный сталинский режим был бы невозможен.

С этого времени Игорь Адамацкий вступил на путь российской интеллигенции новой формации — Валерий Попов назовет ее «интеллигенцией с бицепсами», — из института его изгоняют «в народ». Он увидит мир снизу — из положения грузчика, кочегара, гальваника и пр. И сверху — но глазами не «партии и правительства», а культуры, прежде всего «большой русской литературы».

Добивается восстановления своих прав на получение высшего образования. С отличием заканчивает филологический факультет ЛГУ и поступает в аспирантуру при Пушкинском Доме. Но в 1970 г. привлекается свидетелем по второму судебному процессу Р. Пименова. Итог: из аспирантуры отчислен… В дальнейшем в основном он учитель русского языка и литературы в школах, где училась рабочая молодежь…

Познакомились мы случайно: на выставке художников-неофициалов Игорю понравились картины Игоря Иванова. Спросил Юрия Новикова: «Как можно познакомиться с Ивановым?» — «Нет проблем, я завтра с ним встречаюсь». Ивановых много: Новиков привел Адамацкого ко мне. Впервые от меня он услышал, что есть журналы самиздата, а я узнал, что предо мной непечатаемый плодовитый писатель. Осталось только узнать, «свой человек» или нет. Обмениваемся «визитными карточками»: «О! Вы тоже знакомы с Револьтом Пименовым!..»

Он считал эту встречу счастливой. К этому времени Адамацкий написал повести «Натюрморт с женщиной», «И был вечер, и будет утро…» (1970 и 1971), несколько рассказов, но опубликовать не мог ни строчки. «Часы» опубликовали его романы «Утешитель» (1982–1983) и «Апокалипсис на кларнете» (1984), повесть «Право свободного полета» (1985), рассказ «Камень» (1982), серьезную работу «Извращение личности», в соавторстве со мной «О пользе и необходимости цензуры» (1985), статью «Шестидесятые» (1989)… Тиражи машинописных журналов ничтожны, невелик круг участников независимого культурного движения, но в его среде началась его публичная жизнь.

Место Адамацкого в петербургской литературе уникально. Его бытовые зарисовки социально точны, образы персонажей блестящи, природа перед взором читателя оживает, но это — антураж, лишь сцена, на которой сталкиваются, сцепляются, пересекаются идеи, мысли, мнения героев; кульминации — диалоги, с продолжением или без. Каждое высказывание — лесенка во внутренний мир индивида. Жанр взаимного «допроса» изобретен советскими людьми для безопасного общения.

Я никогда не видел Игоря Алексеевича спорящим, но часто несогласным с выслушанным мнением и оценкой. Он уносил эти несогласия в нору размышлений, которые раздваивались в изложенных на бумаге воображаемых диалогах и в спорах. Автор был по обе стороны конфликтов. Потому его персонажи — и интеллектуалы и бомжи — говорят на одном языке. Впрочем, его бомжи, как правило, имеют высшее образование, — как и многие дворники, кочегары, сторожа и тунеядцы были художниками, литераторами, переводчиками «второй культуры».

Это раздвоение социальных и культурных личин и проявление в поступках разных степеней свободы подталкивало Адамацкого к портретированию современников. Это привело его к аналитическим выводам, которые он изложил в работе «Извращение личности» — о трансформации личности при адаптации ее к существующему обществу…

На первом собрании литературного Клуба-81 я предложил избрать Игоря Алексеевича как человека, не принадлежащего к какому-либо сложившемуся кружку литераторов, председателем. И как председатель он стал незаменимым ходоком по клубным проблемам. Из одного его выступления на отчетно-выборном собрании: «За минувший год клуб занимался утрясанием отношений: с жилконторой, с городским нежилым фондом, литфондом, с Союзом писателей, райкомом партии, обкомом партии, райжилуправлением, пожарной инспекцией, Ленгазом, райисполкомом и т. п.». Он отправлялся на обход контор, как на дуэль, спортивное соревнование, как дрессировщик на тренинг упрямых медведей. Невысокого роста, но с внушительным баритоном, умением держаться в любой ситуации, он мог посвятить райжил­управление в условия существования гениальных литераторов, невинно страдающих от отсутствия воды или газа, сломанных дверей или сгнившего пола.

«Я знаю, вы скажете, что ничего сделать нельзя: нет денег, нет разрешений и мастеров». И как опытный учитель, имеющий дело не с девочками и мальчиками, а взрослыми учениками школы рабочей молодежи, убеждал: «Ваш ответ неправильный». И организовывал в конторе производственное совещание: как, при чьей поддержке и за чей счет проблему можно решить. И решалась — в каждом учреждении находился человек, который вставал на сторону необычного визитера.

В 1990-е годы он издавал журналы «Петербургские чтения», «Стебок», в 2000-е —  книгу «Причуды», сборник своей прозы «Созерцатель».

Он продолжал искать истину до последнего вздоха. За месяц до смерти меня спрашивал: «А там, после смерти, есть общение?..»

Борис Иванов

Игорь Адамацкий НАТЮРМОРТ С ЖЕНЩИНОЙ ^{(Повесть)}

Егор говорил так долго, с такой убежденностью, так пылко и страстно, что телефонная трубка возле уха вспотела. На том конце дыхание было сначала вопрошающе-удивленным, затем взволнованно-учащенным.

— А с кем вы говорите? — услышал он наконец незнакомый женский голос и обмер: ошибся абонентом.

— Извините. — И положил трубку.

Лицо горело стыдом: признавался в любви незнакомой женщине. Возможно, она в жизни уже слышала такие слова.

Вошла сотрудница, Инесса Наумовна, с Егором делившая кабинет за столом визави, очень умная и милая особа. Она ни разу не была замужем, но вместо этого была возлюбленной