показалась Хохловой неестественной, она подумала: «Стесняется» — и с радостью ощутила, что сочувствует этой высокой худенькой девушке, ожидающей ребенка от ее сына.

Митя положил руку на спину Ирине ласково-привычным жестом, но она шагнула вперед, выскользнув из-под руки. «Какой ты нечуткий!» — мысленно упрекнула Хохлова Митю.

— Пошли! Веселее, дети, — пригласил отец.

— А ты сними эту форму, — велела мать сыну, перенеся осуждение на его серо-синий милицейский мундир.

Пока Митя переодевался, Хохловы разговаривали с Ириной в кабинете, показывали альбом с фотографиями и, дойдя до своего свадебного снимка, сделанного незабываемым летним днем во дворе грушовского дома, как будто помолодели, вспомнив и увидев себя молодыми.

— Мы решили не затевать свадьбы, — сказала Ирина. — Это дорого и никому не нужно.

— Что ты! Будет у вас свадьба, — ответила Хохлова. — Мы не очень богатые, но свадьбу сыграть в состоянии.

— Какие вы здесь счастливые! — вымолвила Ирина, снова возвращаясь к фотографии.

Больше о свадьбе не говорили, но мать с приходом сына собиралась выяснить намерения молодых более серьезно.

Вошел Митя, остро пахнущий дезодорантом, с влажным волосами, в светло-голубой сорочке, расстегнутой на две пуговицы. Увидел альбом и потянулся к нему. Потом передумал, позвал Ирину к столу.

Снова он показался излишне торопливым. Откупорив вино, он наполнил бокалы и предложил отцу сказать что-нибудь. Хохлов встал, улыбнулся, глядя на Ирину добрым расслабленным взглядом, — и все двинулось по намеченному плану, именуемому традицией. Родители сделали вид, что решают благословить молодых, а молодые растроганно слушали напутственные слова.

Но вскоре матери пришлось убеждать жениха и невесту в необходимости праздника свадьбы. «Несмотря ни на какие хлопоты и затраты, — говорила она, — надо собрать вместе всю родню и друзей, надо познакомиться с новой родней, надо связать, в конце концов, вашу молодую семью теми огромными надеждами, которые возлагают на вас близкие люди… Вы не должны начинать с одиночества и уединения», — продолжала мать.

Да, да, кивал отец.

Ирина повернулась к Мите и сказала:

— Конечно, если вы настаиваете… Но ведь женимся-то мы. Мы уже решили съездить в Карпаты, это приятнее и дешевле…

— Да, мама, — сказал Митя. — Обойдемся без купеческого разгула. Тем более сейчас осуждаются пышные свадьбы…

Из прихожей послышался звонок, Митя пошел открывать.

— Папа, это к тебе! — крикнул он оттуда.

В дверях кабинета появилась грузная старуха с черной сумкой. Увидев застолье, она виновато вымолвила:

— Я на минуточку… Угостить смородиновым вареньем. У нас такая чудесная смородина… Я сама варила… Покушайте. — Старуха вытащила из сумки трехлитровую банку и поставила на пол. — Спасибо за моего внука. — Она повернулась к Мите, стоявшему позади нее, и повторила: — Спасибо. Кушайте на здоровье. Дай вам бог здоровья. — И ушла.

Хохлова посмотрела на мужа: он сидел красный, растерянный.

Митя вернулся к столу, прихватив с собой банку, блестевшую у него в руках.

— Это та самая старуха, — сказал судья. — Из Грушовки. Понимаете, Ира… — Он стал объяснять, что вел дело Агафонова, у которого приемная дочка была обманута женихом.

— Я знаю эту историю, — улыбнулась Ирина. — Смешные еще бывают люди. Из-за ерунды — и чуть не угодил в тюрьму… Уж если у девушки и парня ничего не вышло, то тут хоть убейся!

— Митя, надо догнать ее, вернуть это варенье, — сказал судья.

— Я люблю смородиновое варенье, — призналась Ирина. — Вам же от чистого сердца принесли. Я не вижу в этом ничего плохого.

— Ладно, Митя, пусть остается. Как подарок вам от Грушовки.

Семейный ужин продолжался; мать снова завела разговор о свадьбе, и было решено организовать небольшое застолье с узким кругом приглашенных: родители с обеих сторон и по две-три пары самых близких друзей; Хохловы давали на свадебное путешествие пятьсот рублей.

После ужина смотрели телевизор, и в десять часов Митя пошел провожать Ирину.

В начале двенадцатого, когда Хохловы уже укладывались спать, приехала Шурочка. Она соскучилась, вот и приехала раньше срока. Правда, она быстро уловила, что сейчас не до нее.

Мать вскипятила чай, Шурочка пила чай со смородиновым вареньем и слушала семейные новости. Ей было жалко брата.

После чая Шурочка приняла душ и легла спать. Потом как будто толкнули ее, она вернулась на кухню. Мать, отец и Митя по-прежнему сидели за столом и пили чай со смородиновым вареньем. Занавеска на окне сдвинулась. Из-за нее выглянул маленький человечек, надел на них какие-то серые шапочки, а они сидели неподвижно, ничего не заметив.

— Мама! — крикнула Шурочка. — Не надо!

Но она не смогла сдвинуться с места, ее не слышали.

Она проснулась. В комнате темно, поверх плотной шторы сочится с улицы бледный свет, с кухни доносятся тихие голоса. Она встала и пошла туда. Родители спросили у нее:

— Что? Не спится?

В их взглядах она ощутила себя ребенком, обняла мать и посмотрела на отца с простодушной надеждой.

1981 г.