<p>

ВАМПИРЫ ДОКТОРА КВОЧЕЧЕКА</p>

<p>

(Ni+2-ое ПУТЕШЕСТВИЕ ИЙОНА ТИХОГО)</p>

   После возвращения со Скляндрии я долго не мог обрести утраченное равновесие духа. Мысли о трагической судьбе цивилизации себяритов неотступно терзали меня, а совесть то и дело укорительно вопрошала -- хорошо ли я поступил, не попытавшись спасти даже тех немногих, кого могла бы принять на борт ракета? Поэтому я несказанно обрадовался, когда раздался телефонный звонок, и один из старых, почти забытых знакомых застенчиво поинтересовался -- не мог ли бы я незамедлительно прибыть к нему для обсуждения некоего важного, и совершенно не терпящего отлагательств вопроса. Разумеется, я согласился.

   Жизнь сводила меня со многими необычными людьми, порой неприятными, или странными, но всегда выделяющимися из категории заурядных граждан. Стоит захотеть, и будто наяву всплывают перед внутренним взором костлявая фигура профессора Коркорана, косящие разноцветные глаза Декантора, или ужасающий горб Зазуля. Совсем не таков был Йозеф Квочечек. Мысленно проговаривая это имя, я вижу лишь блеклый полустёртый контур, исчезающий среди сонма случайных лиц. Мы познакомились во время невообразимой шумихи, поднятой телевидением и газетами вокруг так называемого альдебараньего гриппа.

   С чего всё началось я так и не разобрал. Версии противоречили друг другу, являясь при этом одинаково дикими, но суть дела была примерно понятна. Оказывается, земной вирус гриппа, завезённый на Альдебаран, опасно мутировал, и теперь вернулся обратно, благодаря беспечности какого-то барана-туриста, решившего, что предписания межпланетного карантина не для него. Газеты кричали о невероятной лёгкости заражения. Телевидение доверительно сообщало о нескольких смертях в Европе, Америке, и в африканской республике Буркина Фасо.

   Опасность была повсюду. Активисты требовали ввести запрет на ввоз баранины с Альдебарана, а также полного уничтожения всего поголовья альдебаранских овец. Должно быть, в их бараньих мозгах слова "бараны" и "Альдебаран" имели нерасторжимую связь. Я только усмехался, наблюдая за всей этой суетой. Глупцам было невдомёк, что альдебаранские овцы представляют собой разновидность гигантских ядовитых моллюсков, чья раковина напоминает бараний рог, и совершенно непригодны в качестве человеческой пищи.

   Но однажды, вместе с очередным выпуском "Межзвёздного альманаха", я обнаружил в почтовом ящике неприметный серый листок. Вконец запуганное перспективой ужасной эпидемии, правительство вменяло в обязанность всем, когда-либо бывавшим на Альдебаране, немедленно сдать кровь на анализ. И я, конечно, тоже попал в эту сеть. Ничего не попишешь, как законопослушный гражданин я направился в амбулаторию.

   Кровь предстояло сдавать из пальца, а я, признаться, с детства не люблю этого дела. Отсидев изрядную очередь, я вошёл в процедурную, и увидел худого человека в белом халате. На носу его громоздились очки. Он напоминал не то переучившегося студента, не то недоучившегося аспиранта, и я не мог отделаться от мысли, что мы уже где-то встречались. Это и был Квочечек.

   Меня он узнал сразу (всё-таки известность иногда приятная штука), смутился, зачем-то снял и снова надел очки, предложил сесть.

   - Господин Тихий, мне, право, неловко, что вас побеспокоили по столь пустячному поводу, но, сами понимаете... -- говорил он, распаковывая металлическую иголку, напоминающую писчебумажное перо. Руки его тряслись будто бы в возбуждении, и это неприятно поразило меня.

   - Э-э-э... скажите, а вы давно здесь работаете?

   - Нет, ну что вы! Вообще-то я занимаюсь некоторыми частными вопросами эволюционной теории. Но медперсонала сейчас не хватает, а я когда-то получил специальность медсестры... то есть медбрата... точнее... ну, вы понимаете -- он снова смутился...

   - Вы эволюционист? Как интересно!

   Он, казалось, только того и ждал. Похоже, Йозефу редко удавалось залучить себе благодарного слушателя. Коснувшись слегка биологии, он тут же переметнулся в иную область. Второй любовью Квочечека была генеалогия. И он так быстро чередовал эти похожие по звучанию слова, что окончательно запутал меня.

   - Послушайте, Тихий, хотите, я составлю ваше генеалогическое древо? Такое, что все просто ахнут! - вопрошал он, держа в руках иголку и смоченную спиртом ватку.

   Я ответил, что с удовольствием прибег бы к его услугам, но и без того прекрасно знаю свою родословную.

   - Нет! Вы не понимаете! - воскликнул он, полностью отринув первоначальную робость. - Я не из тех шарлатанов, что обещают установить степени родства вашего пра-пра-прадедушки с августейшими фамилиям Старого света!

   Я уже начал жалеть, что спровоцировал Квочечека на разговор. Кажется, несмотря на неприметную внешность, он был из тех непризнанных гениев, что норовят отнять пару часов вашей жизни, излагая свои вздорные идеи. Было бы, в самом деле, проще вытерпеть несколько неприятных мгновений, позволить проткнуть себе палец, и дело с концом. К счастью, дверь приоткрылась, и в процедурную заглянул кто-то из очередных посетителей. Очевидно, Квочечек говорил слишком громко, и это стало слышно за дверью. Он тут же смешался, опустил взгляд, и вновь стал похож на застенчивого студента. Улучив момент, я попрощался, и выскользнул прочь.

   По указанному Йозефом адресу я обнаружил большой дощатый сарай. На огромных, в два человеческих роста, воротах, висел ржавый замок, но прорезанная в правой створке дверь заперта не была. Я толкнул её, и вошёл внутрь, ожидая увидеть запустение, пыль, и заброшенные механизмы. Но здесь оказалось довольно уютно, если может быть уютным помещение, озарённое голубым светом люминесцентных ламп, и заставленное стеллажами. Полки слегка прогибались от ящиков, заполненных, очевидно, какой-то документацией. Пахло бумагой и пылью, как в старой библиотеке. Кипы плотно связанных бечёвкой пожелтевших листов выглядывали из ящиков. Аккуратные корешки современных скоросшивателей перемежались изгрызенными мышами форзацами древних гроссбухов.

   Я поднял взгляд, и увидел