в Хафель, Хафель впадает в Эльбу…
Бетти хочется ее перебить:
— А Эльба в мировой океан. — Но она только спрашивает миролюбиво: — К чему эта география?
— …Хафель и Эльба текли по территории ГДР. Это мешало поиску. — Так объяснили им.
Может Бетти щелкнуть надгробия на телефон? Нет так нет. А теперь пусть Эльза ее послушает. И Бетти изложила сестре то немногое, что знала о берлинском периоде жизни отца. Про то, что была возможность семью с собой увезти, не стала упоминать.
— Весьма интересно, — произносит Эльза как будто задумчиво, не поднимая глаз, но голос-то, голос дрожит, и руки дрожат, наверное. Зачем иначе она их в карманы засунула? Повторяет: — Весьма интересно. Но почему сейчас?
Только не надо про perestroika и остальную чушь, думает Бетти.
— Почему не раньше, пока была Анна жива?
Бетти разводит руками: что сделаешь, ну вот так.
— Слушай, Эльза, я понимаю, что ты несколько… удивлена, ошарашена и т. д., однако жизнь такова, что в ней разные вещи случаются. Надо уметь принимать ее, как она есть, не правда ли? Для меня это тоже все был сюрприз. — Бетти взглядывает на часы: — Я билеты на оперу заказала. Ты любишь оперу?
Эльза глядит на нее совсем как-то странно, непонимающе. Да, видимо, дура, и трудная.
— Я думала, все вы любите музыку. — Постоянно с ней надо оправдываться. — «Волшебная флейта». Это опера Моцарта.
— Я хохшуле окончила как преподаватель музыки, — наконец отвечает Эльза. С места, однако, не трогается.
— Да? Почему бросила?
— Я не бросила. Я окончила.
Ладно, об этом тоже после поговорим. Они так и будут по разные стороны кассы стоять? — Эльза пожимает плечами: ей удобно и тут.
Что-то пошло не по плану. Надо все уже карты на стол выкладывать.
— Во-первых, давай на какое-то время оставим отца. Тем более, он нездоров — у него опухоль. — Эльза и ухом не повела. С ней приходится, как с гаишниками: лепи все подряд, что-нибудь вдруг да сработает.
Во-вторых, сама Бетти узнала о существовании сестры буквально на днях, разыскала ее, примчалась в Берлин, предлагает ей дружбу, от чистого сердца: с ней, с Бетти, пусть Эльза поверит, дружить хорошо. — Опять никакой реакции. Довольно невежливо.
— В-третьих, как говорится: все мы не без греха. — В этом месте Бетти слегка понижает голос: чувство вины в них тут с детского сада вдалбливают. — Посмотри, человек не нанес никакого вреда интересам Германии, — Бетти ручается, ей он не станет лгать. — Дадим ему шанс, пусть попробует все исправить, выстроить заново.
Кажется, Бетти добилась маленького успеха: Эльза поднимает глаза от кладбищенской фотографии. Но молчит.
— Само собой, — продолжает Бетти, — у Анны уже не попросишь прощения, но… — Бетти не знает пока, что — «но», и решает включить эмоции. — В-четвертых, и в-пятых, и в-сто-двадцать-пятых, отец был на службе. На то и приказы, чтоб их выполнять. Что же касается Анны… — Вот, она может сказать: в случившемся не было злого умысла, чего-то специально направленного против Эльзы и ее матери. — Знаешь, как говорят: nothing personal, ничего личного. Отец ведь не ради другой женщины оставил вас.
— Nothing personal, — повторяет Эльза с акцентом.
Бетти кажется, что ей удалось уже все узлы разрубить, отбить все мячи. Она снова смотрит на время:
— Сделаем вот как: я проведу с ним беседу, отец тебе позвонит. Потом, если хочешь, конечно, — не думай про визу, билеты и прочее — съездим в Москву. Тебе в любом случае надо у нас побывать, ты же наполовину русская…
Эльза перебивает ее:
— А давайте сделаем так, чтобы вы нас в покое оставили.
Снова уткнулась в свою фотографию. Нас? Кого Эльза имеет в виду? Себя, Анну? Всю троицу? На ее приплюснутой физиономии мало чего прочтешь. Надо дать ей возможность подумать, перевести дыхание: разные люди реагируют с разной скоростью. Поэтому Бетти ее на минутку покинет, пойдет быстренько себе выберет сапоги. У них уже мало времени — пора выдвигаться в оперу.
По какой-то причине именно в этот момент сестрица ее слетает с катушек:
— У нас нет сапог твоего размера, — заявляет отчетливо и ужасно зло.
Бетти уже возле полки «Тиффани»: вот же они. И откуда ей знать, какой Бетти носит размер?
— Нет, говорят тебе!
О’кей, зачем нервничать? А шляпа, может Бетти шляпу себе прикупить?
— Шляпу так забирай! Касса закрыта. Любую бери! — Эльза со звоном захлопывает кассовый ящик, кричит в телефонную трубку: — Такси, поскорей. Не то одна дама, — так и выразилась, eine Dame, — опоздает на оперу.
Черт с ней, со шляпой, со всем, Бетти тут делать нечего.
— Дай тебе Бог здоровья. — Хотела добавить: — И мужа непьющего, — удержалась, все равно сестричка ее недоделанная не оценит юмора.
Одна она в оперу не пойдет. Вот еще — чтоб на нее там эти фашисты пялились. Подарит билеты таксисту: на, отдохни культурно, как там тебя — Фриц, Ганс? Улетит в Москву поздним вечером. По дороге придет кое-как в себя, дочитает рассказ про любовь, к концу ей он сильно меньше понравится.
Когда Бетти доберется до Строгино и сообщит отцу о смерти первой его жены и о том, что они похоронены с нею рядышком, отец неожиданно забеспокоится. Потом возьмет себя в руки. Отзовется об Эльзе так: — С характером получилась девочка. — Пошевелит в воздухе пальцами: — По большому счету, никогда этих немцев не понимал. Закашляется ни с того ни с сего, в последнее время он сильно кашляет, неужели рачок перекинулся в легкие? Она его похлопает по спине, ему станет легче, и он успокоит ее на прощание: — ЦК решало и не такие вопросы, Лизок. В Израиле тоже медицина нормальная.
Когда Бетти доберется до Строгино и сообщит отцу о смерти первой его жены и о том, что они похоронены с нею рядышком, отец неожиданно забеспокоится. Потом возьмет себя в руки. Отзовется об Эльзе так: — С характером получилась девочка. — Пошевелит в воздухе пальцами: — По большому счету, никогда этих немцев не понимал. Закашляется ни с того ни с сего, в последнее время он сильно кашляет, неужели рачок перекинулся в легкие? Она его похлопает по спине, ему станет легче, и он успокоит ее на прощание: — ЦК решало и не такие вопросы, Лизок. В Израиле тоже медицина нормальная.