Она была холодной. Словно ненастоящей. Пальцы — точно подтаявшие кубики льда. Взгляд, кажется, припорошило свежим снегом, а глаза безразличные и пустые. Смотрит так отчужденно и безынтересно, будто ее и вовсе здесь нет, будто не с ней все это происходит. Ее движения машинальны, заучены до зубного скрежета. Словно она и не жива совсем. Джейме хочется взять ее и встряхнуть, чтобы хоть немного в чувства привести, чтобы она снова стала похожа на прежнюю себя. Но вместо этого он только проводит рукой по ее спине сверху вниз и за талию притягивает ближе, обнимает, отдает всю нежность и все тепло, что имеет сам. Серсея отвечает. Обвивает руками его шею и целует в ответ. Бесчувственно. Сухо. Только привкус вина на губах и тонкий яблочный запах от женской кожи напоминают Джейме, что рядом с ним все еще его сестра.

Пугает ли она его? Возможно. Немного. Пугает ее равнодушие. Ее хрустальная сдержанность и безэмоциональность. Иногда ему хочется спросить ее, а чувствует ли она вообще хоть что-нибудь? Чувствует ли этот пробирающий до костей холод, который сковал ее пальцы? Чувствует ли она эту сухость собственных бледных губ, которым уже даже вино и его поцелуи не способны вернуть прежний алый цвет и мягкость. Чувствует ли она какой-то внутренний трепет, когда он касается ее обнаженного тела, когда целует ее, когда входит в нее? Чувствует ли она любовь, нежность или хотя бы привязанность к нему? Джейме хочется прокричать все эти вопросы ей в лицо, сжать ее запястья до боли, чтобы потом остались синяки, и заставить ответить на каждый вопрос. Но он ничего из этого не делает. Не спрашивает. Потому что знает, может себе представить, что она чувствует.

Боль. Отчаянье. Горечь. Скорбь.

Джейме хочет помочь ей, но не знает как. Хочет убедить ее, что он рядом и никогда ее больше не оставит. Хочет прижимать ее теснее к себе, чтобы хоть немного согреть. Хочет целовать ее губы, пока они не станут алыми, а на впалых щеках не зардеет румянец. Хочет увидеть искреннюю счастливую улыбку на ее лице. Хочет услышать ее мягкий, чуть хрипловатый смех. Хочет разглядеть в изумруде ее глаз плещущееся чувственное море эмоций. Так много он хочет сказать и сделать. Но может лишь невесомо поглаживать ее нежную кожу, пока она лежит рядом с ним в одной постели и наслаждается утренней тишиной и сладкой тягучей истомой.

Серсея поднимается с постели и накидывает халат. Джейме разочарованно прикрывает глаза, чувствуя вдруг холодную пустоту на месте, где только что лежала сестра.

— Еще рано, полежи со мной, — голос тихий и густой ото сна и отдает легкой хрипотцой.

— Меня ждет Квиберн. Я обещала ему зайти утром, — бросает она через плечо, даже не обернувшись к нему.

Квиберн. Джейме хмурится и наблюдает за сестрой из-под полуприкрытых век. Квиберн стал занимать слишком много места в ее жизни. Да, он ее десница и просто умный мужчина, способный дать дельные советы по управлению государством, но… слишком уж его много. Серсея проводит целые дни в его компании. Она спускается в его жуткую лабораторию. Он находится подле нее за обедом и ужином. Они часами просиживают в зале малого совета вместе.

Звенящая ревность колко отзывается где-то в районе груди, и Джейме отворачивается, будучи не в силах дальше смотреть на Серсею. Что они могут делать все это время наедине? Уж явно не эксперименты над мертвецами обсуждать. Могли ли их отношения выйти за рамки деловых политических отношений правителя и десницы? Джейме морщится, осознавая одну простую истину: Квиберн всегда был рядом с ней. В отличие от него. Это Квиберн навещал ее в темнице, когда проклятые воробьи нарекли ее грешницей. Это Квиберн встречал ее в воротах замка с укрытием и словами утешения. Это Квиберн помог ей отомстить всем ее обидчикам.

— Ты что, ревнуешь? — твердый грубый голос Серсеи прорезает прохладный утренний воздух.

— Тебя к Квиберну? — Джейме усмехается, пытаясь выглядеть недоуменным, но усмешка слишком наиграна, он сам в нее верит, а уж Серсея тем более.

— Ты слишком увлеченно думаешь, — растягивая слова, говорит королева, медленно приближаясь к брату. — В такие моменты все твои мысли отражаются на лице, — острая, почти плотоядная ухмылка кривит бледные губы женщины.

Джейме наблюдает за движениями сестры, хотя смотреть на нее ему сейчас почти неприятно. Слишком чужая. Слишком неприступная. Она как высечена из камня. Почему она закрывается от него? Неужели она перестала доверять ему, после всего через что они прошли вместе? Они ведь самые близкие и родные друг другу люди. Они прожили вместе всю жизнь. И что в итоге? В итоге Серсея закрывается от него, отдаляется. Не видит в нем больше опоры и поддержки. Не видит в нем больше человека, которому можно доверять. А если ему нельзя доверять, то как прикажете любить его? Любовь. Серсея, вероятно, вообще забыла, что это такое.

— Я должна идти, — говорит она, пойдя совсем близко к брату.

Серсея наклоняется, чтобы поцеловать его. Этот поцелуй абсолютно пустой. Обычное прикосновение губ. Никаких эмоций или чувств. Только касание. Ничего не значащее, но машинальное и заученное до зубного скрежета. Серсея отходит, и Джейме чувствует всю безграничную пропасть между ними, что успела образоваться за последнее время. Джейме чувствует, что теряет ее. Джейме чувствует, что она ему больше не принадлежит.

Такая холодная. Словно ненастоящая.

***

Джейме сидит в глубоком мягком кресле возле стола и неспешно потягивает сладкое вино. Он, честно, старается сконцентрироваться на находящемся перед ним куске пергамента и на написанных на нем витиеватым подчерком словах. Но слова отказываются раскрывать перед ним свой смысл и складываться в цельное предложение с четкой мыслью, поэтому взгляд то и дело поднимается к Серсее, стоящей метрах в шести от него, у окна. В компании Квиберна. Джейме едва не скрипит зубами от непонятной ярости, накатывающей при каждом взгляде на старика.

Серсея держится прямо. Такая же ледяная и отчужденная, как обычно. Квиберн стоит чуть сбоку от нее и что-то рассказывает чуть слышным шепотом. До Джейме иногда долетает звук вкрадчивого бархатного голоса, но слов он разобрать не может — и от этого злиться еще сильнее, сжимает пальцы здоровой руки до побелевших костяшек и делает жадный глоток вина. Серсея почти не обращает внимания на своего десницу — она смотрит в окно, на город под ее ногами. Со стороны вообще может показаться, что она совершенно не слушает его, а мягкий