убежать и не скрыться, не найти спасения на пыльных дорогах. Хоть в само межмирье иди, а все найдет она тебя — доля твоя.

Глубоко вздохнула я, и дыхание тут же белым паром сделалось. С детства я холод не жаловала да и он меня так же. А впереди зима долгая, холодная. Лесьяр говорил будто после битвы с черным войском ждет нас лютый холод.

— Идем, Вёльма. Ежели на реку эту долго смотреть, так кого угодно тоска возьмет.

Я улыбнулась грустно:

— Будто ты знаешь, откуда тоска моя?

Арьяр промолчал, не ответил.

— Знаешь? — спросила. — Отвечай.

Он кивнул.

— Знаю, лисица, знаю. Винить ни тебя, ни его ни в чем не стану.

Слезы к глазам моими подступили, в горле ком засел.

И кто же ему разболтал? Уж не сам ли Ладимир в письмах? Нет, тот не стал бы. Разве что люд судачит? Да и Арьяр не дурак, догадался небось давно, не обманешь.

Скатилась лодьей слеза по щеке моей и упала в темную воду, а за ней и вторая ушла.

— Не плачь, Вёльма, не плачь, — Арьяр обнял меня за плечи — от ветров холодных укрыл, плащом незримым укутал. — Прости, если дурное сказал.

Еще он что-то говорил, слова какие-то пустые. Да только я не слушала.

Глядела на темные воды и знала, что уносят они не только слезы мои горькие. Вместе с ними уплывала прочь моя молодость. Не вернуться уж ей никогда да и мне прежней не стать.

Сгорела моя любовь горькая. Сгорела и пеплом унеслась в темные воды и сгинула. И не будет второй такой уж никогда. Растворилась в глазах его родных, где колдовской огонь сияет.

И да хранят Ладимира боги на чужой земле, и да будет с ним их благословение. Счастлив пусть будет.

Не быть нам вместе, как водам этим с северным морем не встретиться.