громоздившиеся одна на другой, и горы, не слишком высокие, но недоступные. Никакой шум не проникал в это мирное убежище из равнины, уже заполненной солдатами. Только журчание потока, которого, однако, не видно было — так глубоко было его ложе, — и пение дроздов нарушали безмолвие.

— Честное слово, здесь преудобное место для засады, — сказал капитан с видом знатока, — но вам нет нужды идти далее, мой дорогой проводник. Здесь мне нечего бояться, укажите только дорожку, по которой мне идти, и вернитесь поскорее в Розенталь, потому что, я вижу, вы очень беспокоитесь о своем семействе.

— Я не думаю, что опасность для них была так велика, — ответил старик, — но, хотя дом господина Гильйома не очень далеко отсюда, одному вам будет трудно отыскать его.

— Значит, этот человек, к которому мы идем, имеет очень важные причины скрываться?

— Не знаю. Может быть, господин Гильйом — одна из тех растерзанных душ, которые после долгих страданий ищут уединения… Так как он не очень общителен, то и составляет предмет множества догадок. Говорят, он очень богат, раздает обильные милостыни… Во всяком случае, его не беспокоят и оставляют жить, как ему угодно.

— Он живет один?

— Насколько мне известно, у него нет ни родственников, ни слуг.

— Все это очень оригинально, и в какой-нибудь другой стране вывели бы на чистую воду аферы вашего Гильйома… А как давно живет он в этом кантоне?

— Около пятнадцати лет.

— Значит, это не может быть эмигрант, — задумчиво произнес капитан, — но кто бы он ни был, мне все равно, лишь бы оказал гостеприимство… Однако же, ради Бога! Куда вы привели меня, мсье? — прибавил он, остановившись.

— По-моему, мы заблудились, ни шага нельзя сделать далее в эту сторону.

Действительно, тропинка упиралась в огромный обломок скалы, упавший с вершины утеса, и здесь ясно были видны следы одного из ужасных обвалов, так частых в Альпах. Очевидно, некогда тропинка проходила здесь, но последний обвал перерезал ее неприступной стеной шестидесяти футов высоты.

Пастор не дал своему спутнику времени полюбоваться этими величественными развалинами. Он взял его за руку и указал на маленькую боковую тропинку, которую молодой человек не заметил среди зарослей остролистника.

— Сюда, — сказал он ему, улыбаясь. — Вот мы и пришли к Потерянной Долине. Отсюда недалеко и дом господина Гильйома.

— Потерянная Долина? — повторил капитан. — Место, где мы находимся, носит это название? Право, она заслуживает его как нельзя более.

— Потерянная Долина находится там, точнее, была там, за этими скалами… Это было прекраснейшее место во всей Швейцарии. Вообразите небольшую равнину, которая была доступна только с одной стороны, и где почти круглый год царствовала весна. Виноград там рос чудесно, и померанцы приносили превосходные плоды. Наши добрые розентальцы сравнили бы это место с земным раем. Некогда эта долина принадлежала господину Гильйому, который выстроил там прекрасный дом. Но лишь только работы были закончены, как в одну ненастную ночь услышали в Розентале страшный шум; земля тряслась, как будто наступило светопреставление. На другой день узнали, что огромные скалы, упав, загромоздили собой ущелье, которое вело в долину. К счастью, господина Гильйома тогда там не было, иначе он неизбежно погиб бы под развалинами. По возвращении сюда он обосновался в доме неподалеку от долины, в которой мы, вероятно, найдем его и теперь. С этого времени погребенную под скалами равнину называют Потерянной Долиной.

— Потерянный Рай был бы более в библейском духе ваших прихожан, мсье пастор, — заметил его спутник. — Но неужели никто не постарался после той катастрофы узнать, что сталось с этим прекрасным уголком?

— Вы видите, мсье, ущелье совершенно завалено, думают, что обвал не пощадил и долины. Поэтому не сочли нужным делать изыскания, когда тот, кого всего более они должны были бы интересовать, высказывает такое равнодушие в этом отношении. Между тем охотники, которые иногда бывают на вершине горы неподалеку от Потерянной Долины, рассказывают необычайные вещи…

— Что же они видели там, мсье? — заинтересовался француз.

— Разные чудеса, достойные тысячи и одной ночи — мужчин и женщин, превращенных в камни… Но оставим эти сказки, — прибавил пастор с достоинством. — Человеку моего звания неприлично повторять их, а вам не время слушать их. Вот мы и пришли к господину Гильйому.

Глава II Гильйом

Действительно, беглецы тем временем обогнули подошву утеса и достигли густой каштановой рощи, под которой приютился маленький домик. Никаких хозяйственных строений, никакого хлева не было при этом скромном жилище. Земля вокруг него была не обработана, за исключением одного уголка, где сквозь частый плетень виднелось что-то вроде небольшого садика. Разросшиеся деревья отбрасывали густую тень, сквозь которую не могли проникнуть солнечные лучи.

Когда пастор и его спутник подошли к дому, на них с лаем бросилась собака в ошейнике с железными шпильками. Но, узнав пастора, она перестала лаять и потерлась мордой о руку старика.

— Не бойтесь, это Медор, верный сторож господина Гильйома, — сказал пастор, погладив пса.

Внутренность дома нисколько не свидетельствовала о богатстве, про которое говорил пастор. Мебель была добротная, но простая, какая бывает у не очень зажиточных швейцарских фермеров. И в особе самого Гильйома не было ничего примечательного. Ему нельзя было дать более пятидесяти лет. Лицо свежее и спокойное; легкая дородность придавала его фигуре важность, не делая ее однако обрюзгшей. На Гильйоме были черный сюртук и суконные панталоны с серебряными пряжками, волосы тщательно запудрены. Внешний вид его был благороден, что трудно ожидать от человека, удаленного от света. В серебряных очках на носу он сидел за столом и просматривал толстую счетную книгу с медными застежками, и его можно было бы принять за управляющего, готовившегося дать отчет своему хозяину-аристократу.

Увидев вошедших, Гильйом закрыл книгу и бережно положил ее в открытый ящик стола. Потом встал, подошел к пастору и с улыбкой пожал ему руку.

Не теряя времени, старик объяснил ему, в чем дело. Гильйом пристально посмотрел на молодого человека и задумался.

— Любезный господин Пенофер, — сказал он наконец, — я с охотой принял бы участие в вашем добром деле, но в этом доме нет почти ничего, что необходимо для раненого, и притом он находится слишком близко от Розенталя, чтобы мог стать для него убежищем. Я могу приютить вашего протеже до завтрашнего утра и охотно предоставлю все, в чем он будет иметь нужду. Только, заметьте, до