— А потом я рекомендовал бы натуральные котлетки а ля Жардиньер. Телятина, как снег, белая. От Александра Григорьевича Щербатова получаем-с, что-то особенное!
Парвус выругался про себя, — “скудость, вызванную военными действиями”! Страна непуганных идиотов! Нихрена вы не знаете и дай Бог и не узнает про то, какая она может быть — настоящая “скудость”.
Поглощая “скудную военную пищу” собеседники большей частью молчали, лишь иногда обмениваясь короткими замечаниями по поводу отменных вкусовых качеств того или иного блюда.
После обеда Парвус заказал кофе и ликёры. Красницкий от ликёра отказался, заметив, что он бы с удовольствием выпил стаканчик доброго шотландского скотча, который запрещён в Российской Империи по “патриотическим соображениям-с”. Актёр так мастерски спародировал питерский просторечный говор, что Парвусу на миг показалось, что напротив его сидит совершенной другой человек.
— Господин Парвус, согласитесь же, что это сущий бред и нелепица! Заставь дурака Богу молиться! Какое может иметь отношение виски к любви к Отечеству? Сегодня пьёшь джин и виски — завтра скажут: Родину продал! — горячился Красницкий.
— Парвус рассмеялся, — да вы, батенька, изволите афоризмами изъяснятся. Хоть бери и записывай.
— Да какие афоризмы, господин Парвус! Идиотизм! Если за невзначай сказанное по-английски слово можно оказаться в кутузке, то это — идиотизм, а не патриотизм! Ведь никто же не запрещал “Войну и Мир”, графа Толстого, которая, едва ли, не на четверть на “вражеском наречии” написана. Или то не французы Москву сожгли?
— Москву разграбила чернь, а спалил её полоумный губернатор Растопчин, — заметил Парвус, раскуривая тонкую филиппинскую сигару, — хочу заметить, Владимир Александрович, что можно быть отменным патриотом, сражаться с врагом и в то же время потреблять его “культурный продукт”. У меня в Германии есть приятель, командир подводной лодки, корветтен-капитан Кайзерлихмарине — Отто фон Штирлиц. Перед каждой торпедной атакой на британское судно, он заводит граммофон с пластинкой “Долог путь до Типперери”. Однако, летс ритёрн ту аур шип. Вот видите, господин Красницкий, никто меня не хватает и не тащит в страшные казематы. Вы значительно преувеличиваете ужасы “царской деспотии”, мой друг! Кстати, не вы ли, господин Красницкий, гастролируя этим летом в городке Юрмала, что в Лифляндской губернии, назвали Российскую Империю — “жёлтобилетной девкой”?
— Ах, вот оно что!— сразу севшим голосом произнёс Красницкий, — вы из Охранки?
Парвус с удивлением посмотрел на Красницкого:
— С какого такого бодуна, простите ради Бога, вы так решили? Да стал бы я угощать вас мочаловской белорыбицей и щербатовской телятиной, будь я из, как вы выражаетесь: “Охранки”? Господа, отличающиеся старомодными усами, котелками и пальто горохового цвета, будь за вами что-то действительно, не то, чтобы даже противозаконное, а лишь предосудительное, давно бы вас препроводили куда следует.
— А меня уже и препровождали, — мрачно заметил Красницкий.
— И что же? — Парвус с улыбкой поглядел на актёра, — руки-ноги целы, ногти не вырваны, то есть подноготной правды от вас не требовали? Провели профилактическую, так сказать, беседу. Вы, Красницкий, не враг. Вы — болтун! Притом, болтун талантливый и любящий деньги. А это значит, что вас не следует ссылать в Туруханский край или посадить в окопы под Архангельском. Вам следует заплатить и вы уже про вашу любимую Британию скажете: “Олд дёрти битч!”. Красницкий, я прав?
IV
…Но позвольте, сударь! — взвился Красницкий, — я попросил бы вас выбирать выражения! Я не позволю!
Парвус улыбнулся:
— Ну и не позволяйте, дело ваше. Разрешите лишь коротко ввести вас в курс дела. Насколько вы знаете, Владимир Александрович, у нас сейчас, смею заметить — война! “Большая игра”, которую Британия полтора столетия вела против Российской Империи, пришла наконец к своему логическому завершению — Мировой войне! Всякая война, как и всякий спор, имеют свои причины, но причины эти обыкновенно настолько неуважительны и незаконны, что воюющие стороны всегда стараются их скрыть. Вам навешают на уши пол-ушата квашенной капусты; защита морских торговых путей, борьба за передел сфер влияния на мировых рынках, территориальный раздел мира, борьба за его перераздел, отстаивание своих чисто национальных интересов, наконец.
Поверьте, всё это не имеет ни малейшего отношения к тому, что пол-мира оказались втянуты в кровавую бойню. Причина этого, отнюдь не экономика, сколько бы не убеждали нас в этом яйцеголовые профессора. Причина в другом. Всё и просто и сложно, одновременно. Нам говорят: Либерализм противостоит тоталитаризму. Демократия — авторитаризму. Не буду сейчас вдаваться в дискуссию с вами, Владимир Александрович, на тему насколько соответствует принципам демократии конституционная монархия в Британии и насколько погрязла в “трясине авторитаризма” царская Россия. Нужно просто принять это как данность, что ничем хорошим этот, так называемый “либерализм”, не закончится. Мир погрязнет в разврате и пучине вседозволенности. Толпы извращенцев будут устраивать свои парады на улицах мировых столиц. Мэрии Лондона, Парижа, Берлина, будут сочетать законным браком девицу с девицей и юношу с юношей. Президентами, премьер-министрами, министрами иностранных дел, будут становиться откровенные клоуны, актёры синематографа и прочие странные личности. А министрами обороны — многодетные матроны!
Парвус замолчал, иронически оглядел Красницкого с ног до головы. Тот, одетый в пиджачный костюм, бриджи и ботинки на высокой каучуковой платформе — по ставшей весьма популярной у штафирок “военной моде”, внимательно слушал своего визави, попивая портвейн, на который согласился, наконец, взамен “не патриотического виски”:
— Вот вы, господин Красницкий, например, могли бы стать через сто лет президентом большого европейского государства.
Красницкий рассмеялся, — увольте! К чему оно мне?
— Весьма разумно рассуждаете, Владимир Александрович, в отличие от некоторых ваших коллег, — сухо заметил Парвус, — итак: априори я противник грядущих перемен, грозящих миру неисчислимыми бедами и катаклизмами. Что следует из этого, господин Красницкий?
Тот лишь плечами пожал, Дескать, не моё это, актёришки, дело!
— А следует из этого то, что, как мир нужно отвоевывать у войны,
