«лёгочников», но затем и он в лихие девяностые канул в лету. Вот и остались, уродливым напоминанием о тех временах, одно и двухэтажные здания, пугающие пустыми глазницами выбитых окон случайно забредших людей в этот чудесный сосновый бор.
Ну, а тогда, киномеханик сам расклеивал «самопальные» киноафишы и, если на клубе они не вызывали эмоций, то на кладбищенском ограждении в районе площади, например, название фильма «Никто не хотел умирать» заставляло людей задуматься – смеяться сию минуту над этой сермягой или всё таки потом, в более подобающей ситуации.
Сейчас царит запустение, словно послевоенные останки зданий из красного кирпича, напоминают о недалёком прошлом. Сквозь их пусто́ты оконных проёмов изредка мелькали вдалеке силуэты местных жителей пробирающихся по тропинке через огромный луг в ближайшую деревню. Да иногда доносящийся оттуда крик петуха, коровье мычание дополняли признаки жизненного шевеления на сегодняшний день в этих спокойных местах.
Два священнослужителя вознесли благодарственную молитву Создателю за чудесный летний день и с великим удовольствием, не торопясь, обмениваясь мнениями о делах и нуждах церковных, проследовали к небольшому бревенчатому мостику через небольшую речушку.
Они любили иногда в свободное время, постоять на нём опираясь на серые от времени отёсанные перила, понаблюдать при этом за жизнью в воде и около таковой, попутно вести неспешную и спокойную беседу. Синие с зелёным отливом стрекозы, бабочки различных расцветок, стайки мальков в прозрачной воде, стрёкот кузнечиков из осоки, разросшейся по берегам небольшого омута, прочая природная живность располагала к душевному уютному спокойствию.
– По моим наблюдениям прихожане стали реже обращаться к нам, даже в праздники немноголюдно. Уменьшилось количество желающих исповедоваться, отстоять службу. Скажи Савва, что ты думаешь об этом?
– Да, есть такое дело, хотя летом это неудивительно, – признал правоту отца Зосимы дьякон, – даже просто помолиться, свечечку поставить, меньше стало приходить народу.
– Лето было и в прошлом году ничем не хуже, и в позапрошлом тоже, но народу гораздо больше приходило. Нет, тут другое. Как ты думаешь, в чём причина?
– Предположить отче можно сто причин, – пожал плечами верный соратник, – но, ни в одну из них я не верю. Истинного же объяснения на сегодняшний день не вижу.
Отец Зосима слушал внимательно. При этом любуясь предвечерней природной красотой, вдыхая чистый воздух, он задумался, и казалось, забыл о разговоре.
– Ты служитель церкви, мой помощник и заведующий социальными вопросами Савва, –
после некоторой паузы вновь заговорил он. – Иногда ты работаешь с «трудниками» наравне, дружишь со многими прихожанами, а стало быть, ближе к ним, наверняка, видишь и понимаешь то, чего не улавливаю я. Вот и скажи, не замечал ли, что-либо странное в поведении людей? В их общении? Не происходило ли по слухам событий непонятных, настораживающих? Здесь, у нас, или поблизости в окрестных деревнях?
Не подумать над ответом, ни дать этот ответ, дьякону не пришлось, отец Зосима, как-то очень внезапно вспомнил, что забыл нечто важное и попросил поспешить к церкви. Они не мешкая, бодро зашагали обратно. Савва уже было собрался прямо поинтересоваться, и получить ответ на свои сомнения, но на полпути батюшка вдруг остановился и, сетуя на свою забывчивую голову, призвал его поторопиться, а он подойдёт попозже. Вот только забытый медный образок на тесьме отвяжет от перил и тут же подойдёт.
Несколько удивлённый, но привыкший к послушанию Савва продолжил путь. Перед поворотом на площадь с главной аркой он оглянулся. Было уже довольно далеко, но очертания фигуры в рясе отца Зосимы стоящим на мостках, угадывались отчётливо.
Угадывались и очертания некой личности, которая совершала свой путь к мосткам с той стороны ручья, от мест запустения и какой-то безнадёжной мрачности. Даже на их прицерковном кладбище, юдоли печали и скорби, было некое душевное умиротворение и тёмной поздней осенью, и белой пустынной зимой. Православным светом осеняла, действующая многие десятилетия старинная церковь с намолёнными иконами, священную землю последнего приюта искренне верующих людей.
Батюшка пришёл примерно через полчаса, он сразу уединился к вечерней молитве и увиделись они только на следующий день к вечеру, да и то мельком.
«Так! Потом он уезжал. Не было его дня три. Говорил, мол, с архиереем Амвросием посетили Святые Места и навестили управляющего местной митрополии митрополита Онисима».
Погружённый в воспоминания он не заметил, как подкрался вечер и, если на верхних луковках церкви ещё играло солнце последними отблесками своими, то здесь, внизу на погосте налилась сочной тенью зелень кустов и деревьев. Прицельно пробираясь между оградками, Савва вышел на тропинку ведущую к боковой калитке.
Конечно, кладбище не Бродвей Нью-Йоркский, но, если по центральной дорожке проходило иногда достаточно много людей, то этой тропкой пользовались немногие.
«Когда отче приехал, – продолжал он вспоминать, неторопливо шагая, – всё пошло своим обычным чередом».
Подойдя к деревянной калитке, он повернул деревянную вертушку и вышел с кладбища. По привычке окинул уходящий в заросли старый, местами покосившийся забор…
«Ох, не скоро руки на этих задворках, до него дойдут».
Несколько машинально он продолжил свой путь, по малозаметной тропке, стараясь по памяти найти то, что пока ускользало от осознания.
«Нет, ничего не могу предположить плохого, не было видно, чтобы его угнетало нечто, вот так, явно! Но в то же время налицо были изменения в поведении, в глазах нет-нет и мелькала необъяснимая тоска. Да и искал батюшка уединения в последнее время более обычного, но ведь это … Господи прости и помилуй! Это ещё что такое?!».
Он поднял взгляд и перекрестился. Прямо перед ним, буквально в нескольких метрах, зияли чёрной глубиной кем-то разрытые могилы.
У пары из них стояли рядом старые гробы с полуистлевшей обивкой, из одной, расположенной чуть подальше ямы, раздавалось громкое сопение, натужное уханье и вылетали пласты земли. В ноздри встречный ветерок донёс пряный земельный запах, к которому примешивался тошнотворный оттенок разлагающейся плоти.
Справа, у разросшейся сирени, виднелась ещё одна разрытая могила. Поперёк её,
